Чекист

Не сказав ни слова, они, будто сговорившись, медленно пошли по дороге, повернули от реки, вышли в поле. Какую-то птицу они то и дело вспугивали, и всякий раз она с шумом недалеко перепархивала и жалобно попискивала, словно просила не подходить. Остановились. Огни станицы слабо мерцали издалека. Они были одни.

— Мой товарищ уехал, — тихо сказал Медведев.

— А-а, — досадливо протянула Настя. — Настырный он...

Почувствовав, что она слегка прислонилась к нему, замер, и они стояли так долго, не шевелясь.

Вдруг, схватив его за руку, Настя заговорила торопливо, захлебываясь, боясь, что перебьет, не даст досказать:

— Ездют, агитируют, уговаривают. Хлеб давай на всю страну. Чтоб на всех, значит, поровну хватило. А как выходит? Митрохины вон сдают больше, чем положено, благодарности им от власти, а они все богатеют и богатеют. А мы через силу выполняем, на коровах пахали, тять еле ноги таскает, а нас ругают — мало! Где ж правда? Объясни. Ты ж говоришь, за правду стараешься... Постой-ка! Еще скажи. — Она повернулась к нему и горячо задышала в самое лицо. — Я как была дурой, так и осталась. Что я понимаю в жизни? А ты вон образованный! Знаю, знаю, и жениться пообещаешь, и поживешь с три дня, и сбежишь. Говорить-то тебе со мной не об чем. Про что я могу-то? Про гусей да про курей... Выходит, ты лучше, я хуже! Где ж правда?

— Погоди, погоди, сорока! — улыбнулся он. — Сядем побалакаем.

Настя повела его к стожку. Они уселись рядом в чуть вохкое от вечерней росы сено, и он стал говорить все, что приходило на память, чтобы ответить на ее жадные, сбивчивые вопросы. Он увлекся и начал пересказывать всю свою жизнь. Иногда наклонялся к ней проверить, не заснула ли.

— Что ты! — говорила она, каждый раз улыбаясь, и глаза ее в темноте блестели.

Он обнял ее одной рукой, услышал, как гулко, толчками забилось сердце, и никак не мог разобрать, в чьей груди оно стучит. Настя не шевельнулась. Только напряглось плечо под его ладонью. Несколько секунд они пробыли недвижно в мертвой тишине.

Настя внезапно поднялась.

— Пойдем, устала я.

И будто разом проснулись все звуки вокруг — и скрип повозки на дороге, и неясный шум воды, и далекая, чуть слышная перекличка голосов за рекой. Всю дорогу до самого дома они шли молча, и он .чему-то счастливо улыбался в темноте.

У калитки сказал:

— Надоел я разговорами?

Она обернулась, коротко глянула на него, шепнула:

— Приходи завтра прямо туда.

На другой вечер он чуть было не прошел мимо: не заметил в темноте стожка. Она окликнула. И притянула за руку к себе.

Ночь выдалась теплая. Месяца не было, вокруг лежала густая, тяжелая, низкая тьма, будто на самых плечах.

Настя рассказывала ему о своей семье, о родне, о станичниках.