Чекист

— Это недолго. И здесь же в доме. Не беспокойтесь, — улыбнулся Медведев, — одна лишняя порция найдется, кое-кто из товарищей неожиданно выехал в командировку. И портфель оставьте. Нам с вами еще многое нужно обсудить.

В коридоре, освещенном горящей вполнакала лампочкой, волновалась очередь: столовка была тесной, и обедали в три смены. Это были почти сплошь молодые ребята, и поэтому они отчаянно шумели, наперебой острили, встречали каждого выходящего из столовой смехом, одобрительными возгласами. К тому моменту, когда Медведев и Сердюк пристроились к очереди, нетерпение ожидающих достигло крайнего предела. Посыпались прибаутки на тему о том, что сытый голодного не разумеет, что они там поели и теперь в зубах ковыряют.

— Правильно, товарищи! — -крикнул Медведев, перекрывая общий шум. — Они о нас забыли. Предлагаю напомнить! — И на залихватский мотив запел:

— Походная каша Любимая наша Дымится в лесу и в степи.

Дружный хор оглушительно поддержал:

— В боях и тревогах, На дальних дорогах Чекистскую дружбу крепи! А будет нам туго, Застигнет нас вьюга, Разделим последний кусок, И пояс подтянем, И песню затянем, Ведь путь у чекиста далек!

Сердюк с удивлением оглянулся на Медведева.

— Кто-то из наших сочинил, — улыбнулся тот, подпевая и дирижируя себе обеими руками.

Наконец впустили. Дежурному, проверявшему пропуска, Медведев что-то шепнул, ввел Сердюка, усадил за стол, и через несколько минут тому принесли глубокую тарелку рассыпчатой мамалыги и ломтик черного хлеба.

— А вы что же? — поднял он голову к Медведеву, уписывая за обе щеки.

— Я уже поел, — кивнул ему Медведев, — перед вашим приходом.

Только сейчас понял Сердюк, до чего он голоден. После каждой ложки вспоминал детей, говорил себе: «Довольно!» — и не мог остановиться. Съев половину, решительно отодвинул тарелку. Приподнявшись, потянулся к Медведеву.

— Товарищ Медведев, можно остальное с собой? Я уже сыт. Детишкам... — Завертывая мамалыгу в лист бумаги, он мечтательно и с оттенком неодобрения говорил: — Эх, если б все у нас могли так питаться! Хорошо вам живется...

Медведев не успел ему ответить. Внезапно в столовой стало очень тихо. От дверей между столами тяжело шел человек в форме, слегка сутулясь, наклонив седую голову, исподлобья оглядывая обедающих. Остановился, негромко сказал, но услышали все:

— Сейчас кто-то из чекистов в булочной на углу взял без очереди хлеб. Мне пожаловались представители очереди. Они ждут хлеба на улице в двадцатиградусный мороз со вчерашнего дня. Кто это сделал?

Люди вокруг перестали дышать. Стало неимоверно тяжело терпеть тишину.

В углу встал человек с белым лицом и, облизнув пересохшие губы, беззвучно что-то произнес.

Вошедший не услышал и долго обводил взглядом комнату. Все ждали, когда он дойдет до угла. Он увидел. И тем же ровным голосом сказал:

— В двадцатом году я расстрелял бы тебя, не сходя с места. Положи на стол пропуск и уйди. И забудь, что ты был чекистом. — И лишь на последнем слове голос его едва не сорвался на крик.

Он стоял и ждал, пока тот шел через комнату. Только в кабинете Медведева Сердюк перевел дух.

— Да-а, нелегкое дело быть чекистом... — проговорил он, покачивая головой. — А ведь я не знал, какие вы... чекисты... ей-богу!

— Значит, начнем с того, — сказал Медведев, — что поедем с вами разыскивать спекулянта гречневой крупой. Согласны? В Каховку.