— Наттана, — не выдержал я, — вы такая добрая! Я просто слов не нахожу…
Я схватил и сжал ее руку. Любовь и благодарность переполняли меня.
— Вы замечательная, и все, что вы делаете, так похоже на вас. Вы — чудо…
Краска бросилась ей в лицо, она стояла с видом пристыженного ребенка, чуть отступив и напряженно сжав губы, но глаза ее горели ярко, как никогда.
— Тогда начнем! — Она мягко высвободила руку.
Ткани вполне могло хватить на бриджи, короткие брюки, пиджак, длиннополую куртку и плащ — и то и другое с капюшоном. Мерку она не снимала, пользуясь как образцом моим костюмом. Действовала она расторопно, не колеблясь, и вот уже материал был разложен на столе, и ножницы Наттаны уверенно порхали над ним.
В мои обязанности входило, сидя на скамье, развлекать девушку разговорами. Впрочем, она с головой ушла в работу. Движения ее были быстрыми и экономными. Она была само очарование — склоненная над столом, пристально следящая за поворотами ножниц; работала каждая мышца ее тела, а подол юбки вздрагивал и колыхался в такт движениям ее рук.
Пожалуй, единственная тема, на которую она сейчас могла говорить, тут же наглядно ее иллюстрируя, было портняжное искусство.
Она рассказала, что материал был соткан из особой длинноволокнистой шерстяной нити с добавлением льняной, для прочности. Работу она начала вскоре после моего приезда. Много сложностей возникло, когда она красила пряжу, стараясь получить желаемый цвет, но красок не хватало, так что Атту пришлось специально съездить на тележке в Нижнюю усадьбу.
Почти целых шесть недель Наттана отдала исключительно этой работе. Я был изумлен как масштабами ее труда, так и тем, насколько он захватывал ее.
И мне снова захотелось сказать, как я ей благодарен. Я сказал, что она — настоящий друг, способный прийти на помощь в нужде, на что она отвечала, что я и вправду нуждаюсь в помощи, а когда я возразил, что не заслуживаю подобной доброты, ответила, что должен же кто-то наконец позаботиться о моем гардеробе. Ловко парируя мои благодарственные излияния, она все же казалась польщенной, повторив несколько раз: «Я очень рада! А как приятно было работать… А уж оттого, что и вам нравится, я рада вдвойне».
Наблюдая девушку за работой и думая о том, что она делает ее для меня, да еще с таким самозабвением, я увидел в этом верный залог того, что мы могли бы быть счастливы вместе, будь мое чувство к ней равносильно и самозабвенно. И мне все больше казалось, что я способен на подобное. К мыслям моим примешивалось желание обладать Наттаной, — желание столь жгучее и безотлагательное, что мне окончательно стало ясно ее состояние и ее слова, сказанные неделю назад: все или ничего. Ограничиться поцелуями значило остановиться на полпути.
Разговор сошел на нет. Чтобы хоть как-то оправдать свое присутствие, я подбрасывал в очаг дрова и придерживал материю, пока Наттана кроила. Кипа деталей будущего костюма росла, на полу повсюду валялись ненужные лоскутки и обрезки.
Наттана сказала, что проголодалась, а когда я вышел на кухню налить ей стакан молока, то, к своему удивлению, увидел Эттеру, сидящую за столом подперев лицо руками. При моем неожиданном появлении она вздрогнула и вскочила. Чтобы избежать обоюдного замешательства оттого, что я невольно застал Эттеру врасплох, я объяснил, зачем пришел и чем мы занимаемся с Наттаной.
Эттера встала, налила молока. Потом, обернувшись, посмотрела мне прямо в глаза:
— Я не хотела говорить, Ланг… но я беспокоюсь за вас и за Наттану. Обещайте мне…
Кровь бросилась мне в лицо, и первым моим побуждением было заверить Эттеру, что я не собираюсь, что у меня и в мыслях нет совершать что-либо… предосудительное.
— Что вы хотите, чтобы я пообещал?
— Вы сами знаете, Ланг!
Я почувствовал себя превратно понятым, оскорбленным.
ebooksa