Островитяния. Том второй

— Ну, округа невелика.

— Дойдет и до вашего отца.

— Да, до него уж точно дойдет. Эттера расскажет… я могла бы и сама, но так не положено.

— Поэтому вы ей и сказали?

— Главное — потому, что без тайн всем жить легче, ну и из-за отца, конечно… Так будет проще. Куда мы сейчас пойдем?

Я провел ее наверх, в свою комнату, и запер дверь.

— Я хочу тебя, — сказал я.

— Еще бы.

— Ты — моя!

— Так возьмите меня. — Голос ее прозвучал довольно невыразительно.

Она ни в чем не противилась мне, но ответное чувство ее было весьма рассудочно и довольно прохладно. Да, я держал ее в своих объятиях, обладал ее телом, но она лишь покорно подчинялась моим ласкам, слишком безвольная, чтобы действительно быть моей.

Когда все это кончилось, во мне произошла какая-то перемена, но что это было? Сбросив навязчивый груз желания, я почувствовал себя легче, но даже тяжелая физическая истома, затуманившая голову, не могла затмить чувство собственного ничтожества и предательства по отношению к самому себе. Кто-то, может быть, назвал бы это любовью, но для меня это была не любовь. Была ли в этом хотя бы апия?

Наттана, по-прежнему сохранявшая полное спокойствие, уверенная в себе, словно спохватившись, что нечто произошло, заговорила, как бы объясняясь:

— Я рада, что могу дать вам это. Мне показалось, вы действительно хотите меня. Я рада.

— Но вы? — вскричал я. — Вы сами?

— Я?.. Но что я?

— Вы сами ничего не испытали.

— Зато вы получили то, что хотели. Разве этого недостаточно? Я не могу влиять на свои чувства. — В голосе ее прозвучал готовый прорваться гнев.

— Достаточно, — солгал я, лишь бы остановить поток слов: ссора сейчас была бы более чем позорной. Девушка глубоко вздохнула, пошевелилась, и я с радостью отпустил ее, но она не уходила, оставаясь лежать рядом.

— Я вовсе не стала бесчувственной, — сказала она после долгой паузы, примирительно и с сожалением, — я умею хотеть, как и прежде, но, похоже, я — это уже не совсем я… Ах, Джонланг, я по-прежнему рада принадлежать вам, когда вы этого хотите.