— Вы и так вполне благодарный заказчик… Часть рубашек будут коричневые, часть — зеленые, и еще у меня есть чудесная желто-коричневая краска… Только, пожалуйста, давайте минутку помолчим…
Она продолжала хлопотать возле котелка, проверяя краситель на лоскутках ткани. Довольно скоро она добилась нужной смеси.
— Можете мне помочь, — заявила она. И какое-то время мы молча работали вместе. Один за другим я передавал ей мотки ниток, и она опускала их в раствор. Лицо ее было спокойно и в то же время сосредоточенно, казалось, сейчас она воспринимает меня исключительно как помощника. И все же работа эта делалась для меня… Помогая Наттане, я думал о том, что, может быть, мужчина и способен ненадолго забыть о привлекательности и обаянии женщины, о которой он заботится, но женщина, заботясь ничуть не меньше, наверняка может надолго позабыть о мужчине, если что-либо еще занимает ее мысли…
Наконец все мотки прошли окраску и теперь сушились на специальной сушилке. Наттана вылила остатки краски и стала чистить котелок, высказывая при этом свои мысли вслух: да, цвет получился светлее, хотя поначалу казалось, что выйдет слишком темным… всегда так… наперед ничего не узнаешь… разве что иногда…
Но вот она вздохнула, выпрямилась, сняла фартук и стала прибираться в комнате.
— Ну все, с этим покончено! — воскликнула она облегченно.
С моей стороны казалось, что неловко и даже жестоко беспокоить ее сейчас, но я знал, что если не сделаю этого, то натянутость в наших отношениях не исчезнет.
— Наттана, — начал я, — признайтесь, что вы были холодны со мной сегодня утром.
Девушка резко остановилась и обернулась ко мне:
— Я была рада, что вы любили меня.
— Уж не угрожают ли нам снова
Лицо Наттаны залилось густым румянцем, и сердце мое забилось быстрее.
— Но ведь вы действительно хотели меня, Джонланг! — сердито воскликнула она.
— Да, но разве этого достаточно?
Наттана неожиданно отвернулась и подошла к окну. Казалось, она вся дрожит, но голос ее звучал ровно:
— Я знаю, вам — нет. Другим мужчинам, наверное… Но вы хотите от меня больше, чем мне хочется вам дать.
Это был смертный приговор, и острой и глубокой была боль утраты.
— Но почему вы не хотите отдать себя целиком, как раньше, Наттана?
— Мне кажется, я — уже не совсем я.
— Что это значит? Объясните.