«Неужели их было только несколько штук? — спрашивал сам себя Димка.— Не может этого быть. Что они, нарочно для Сокола здесь выросли?»
Утром, когда Лидия Петровна подняла злополучные стебельки, он был так расстроен, что даже не посмотрел на них, и теперь жалел об этом. Предусмотрительная начальница бросила ядовитые цветы в костер, больше их не увидишь. А увидеть надо бы! Димка вспомнил, что, когда он был в туристском походе, руководитель-ботаник показывал несколько аконитов, в том числе один очень ядовитый вид. Но, насколько помнится сейчас, этот виц растет только высоко в горах, и лошади его обычно не едят. Те же акониты, которые растут в долинах и на лугах, совершенно безвредны. А на той поляне, где отравился. Сокол, вообще никакого аконита нет...
«Эх, скорее бы вернулся Нуклай! Он эти травы лучше меня знает. Сокол не отравился. Его отравили»,— твердо решил Димка.
^ И чем дольше разведчик ползал по земле, тем больше убеждался в своей правоте. «Недаром Леонтьич ездил ночью наверх. Там он и подобрал эту чертову траву для вида, а Сокола отравил чем-то другим».
До палатки подросток еле добрался. Нога нестерпимо ныла. К тому же начался дождь — холодный, нудный.
Мелкие брызги попадали и в палатку. Озябший, взвинченный событиями последних дней, подросток забился в щель между вьючными ящиками и задумался. Невеселые мысли уносили его то в родной город, то на фронт, то к Лидии Петровне.
«Насквозь, наверное, промокли»,— думал Димка, выглядывая из палатки.
В тайге нет ничего тоскливее затяжного ненастья. Трава, словно побитая, никнет к земле. Деревья скрипят и стонут, бессильно опуская отяжелевшие, насквозь промокшие мохнатые лапы... Сыро, скользко. Ни до чего нельзя дотронуться,— все брызжется, с головы до ног окатывает ледяной водой...
«Насквозь промокли»,— повторил Димка, пристально всматриваясь в хмурую тайгу, утопавшую в дождевой метели.
И вдруг деревья стали как будто редеть, расходиться в стороны, а затем и вся тайга сразу посветлела. Летний дождь кончился так же внезапно, как и начался.
— Вот теперь можно и за дровами! — решил повесе-левший подросток.
Но сначала развязал бинт.
— Ишь ты, паршивка, все еще держится! — проворчал он, взглянув на опухоль.
Достал из вьючного ящика чистый бинт, смочил тряпку и приложил к ноге свежий компресс.
— Чаще буду прикладывать — скорее заживет.
Выбравшись из палатки, Димка направился к зарослям ивняка. Нашел там раздвоенный у верхушки куст и срубил. Получилось что-то вроде костыля. Подросток примерил его. Подмышкой, правда, резало, но не очень сильно. Во всяком случае, передвигаться было можно.
За полчаса он натаскал к палатке ворох кедровых сучьев, затем отправился за водой. Поднять ведро ему оказалось не под силу, и он ходил к ручью с котелком. Это отнимало больше времени, зато было надежнее. Да времени Димка и не жалел.
Главное—работать, быть в движении, не оставаться наедине со своими мыслями.
Когда ведро было наполнено, он решил к приходу Лидии Петровны и Леонтьича сварить щи. Свежие, из щавеля.
Для этого пришлось спуститься в сырую низину, долго ковылять по мокрой траве. Но своего Димка добился. — Вот он, дружок-щавелек!
ebooksa