— У меня погиб отец.
— Когда? Как?
— Примерно две недели назад, во время бомбардировки Гамбурга англосаксами. Известие я получил несколько дней назад.
— Я вам искренне сочувствую, Раух, и понимаю ваше состояние — мой отец тоже ведь фактически уже мертвый.
Они снова помолчали,
— А вдруг жива ваша русская мать? — спросил Самарин.
Осипов сразу не ответил. Редкими глотками допил кофе, закурил и только тогда сказал;
— Я запомнил ее совсем молоденькой. — Он улыбнулся, видимо, всплеску памяти: — Она была моложе отца на двенадцать лет. Сейчас ей было бы чуть больше пятидесяти. — Он помолчал. — Я иногда думаю: а вдруг она жива? И не хочу думать об этом. — Он передернулся всем телом и сказал сердито: — Хватит, пошли смотреть ледоход.
Через старый город они вышли к реке и остановились на взгорке у президентского замка. Картина им открылась поистине волнующая, будоражащая душу. Вся широченная река была в хаотическом движении льда. Он шел густо, напористо. Когда льдины налезали одна на другую, движение приостанавливалось и с реки доносился тяжелый хрип, точно там шла борьба. Но вот одна из льдин с покорным шорохом уходила под воду, а победившая снова устремлялась вперед. Над ледоходом парили чайки, они пронзительно и тревожно кричали.
— Смотрите, смотрите! — Осипов подтолкнул Самарина, показывая на льдину, на которой плыли детские саночки. — Ребятишки, наверное, забыли вечером их на льду, утром пришли, а саночки уже уплыли в море
— Весна уносит в море зиму, — отозвался Самарин.
— В Польше однажды во время ледохода я видел незабываемое. На льдине плыла лошадь. Подняв голову, она ржала, точно звала на помощь. С берега ей засвистели, и она вдруг побежала по льдине, сорвалась в воду, и ее тут же накрыло льдом. Сейчас и то мороз по коже.
— Вот теперь я вижу, что вы действительно русский, — улыбнулся Самарин.
Осипов помолчал, а потом сказал жестко:
— Рациональность вашей нации мне тоже не по душе.
С реки тянуло промозглым холодом, и они это быстро почувствовали,
— Не простудиться бы нам, — сказал Самарин.
— Весьма рациональная мысль, — усмехнулся Осипов.
И они пошли в город.
Долго разговор не возобновлялся. Только когда они уже приближались к своему дому, Осипов вдруг сказал: