Кибиц согласился. Они пошли назад, где не было патрулей, и свернули в первый попавшийся переулок.
Впереди послышались грохот и лязг. В город шли танки. Около двух десятков машин разных конструкций, с вытянутыми вперед стволами орудий, промчались на большой скорости, подняв густое облако пыли.
В первом переулке тоже стоял автоматчик. Но это был болтливый и непридирчивый немец. Уговоры Ожогина и Кибица возымели действие, он решил пропустить их мимо себя, но предупредил, что дальше стоит еще патруль.
— Тогда и итти незачем, — разочарованно сказал Кибиц.
— Ничего, идите... — и автоматчик шепнул на ухо пароль и пропуск. На вопрос Грязнова, что произошло в городе и чем вызвана тревога, немец рассказал, что во время бомбежки аэродрома партизаны подорвали водокачку на станции, казарму, где размещался батальон эсэсовцев, произвели налет на комендатуру и подожгли ее.
— Откуда тебе это известно? — спросил Кибиц, как обычно, резко.
Солдат хмыкнул.
— Откуда... Я спал в казарме и, если бы по нужде не вышел, то и мне капут был бы. Все завалилось...
— А много их? Партизан?.. — задал вопрос Ожогин.
— Этого не скажу... Не видел, ни одного. Обер-лейтенант сказал, что партизаны в город проникли, и приказано всех задерживать... К утру изловить должны...
Трое опять зашагали по узенькому переулку. На востоке уже светало и можно было разглядеть фасады домов.
Никита Родионович всю дорогу думал об одном: неужели партизаны Кривовяза произвели налет на город? Он допускал такую возможность. В практике партизанской бригады в их с Грязновым бытность там проводились операции, увязываемые с командованием фронта. Партизаны уведомлялись о времени бомбежки того или иного объекта, подтягивали к нему силы и, когда поднималась паника, совершали налет. То же самое, возможно, произошло и сегодня. В связи с этим возникал вопрос: «Почему же не предупредили нас?».
Грязнов же окончательно утвердился в мнении, что партизаны и сейчас находятся в городе. Он думал лишь о том, удастся ли им безнаказанно выйти, смогут ли они без больших потерь прорваться сквозь цепи немцев, опоясавшие город несколькими кольцами.
Обменяться вслух мнениями друзья не могли. С ними был Кибиц. Он шел в середине, выкидывая вперед свои тонкие с большими ступнями ноги и опустив низко голову По его мнению, в городе происходило нечто невообразимое. Кибицу не хотелось верить, что это предсмертная агония. Он пугливо отгонял от себя эту тревожную мысль, но факты, упрямые факты говорили сами за себя: шофер, отказавшийся выполнить приказ и куда-то исчезнувший; унтер-офицер, уже готовый разрядить в него автомат и изуродовавший его машину; партизаны, взрывы, поджоги. «Неужели конец? Или начало конца?»
На Административной улице Кибицу повстречался знакомый офицер-эсэсовец. Несмотря на очевидное нежелание офицера вступать в беседу, Кибиц, после приветствия, ухватил его за рукав и спросил:
— Неужели в городе партизаны?
Чтобы отделаться от назойливого знакомого, офицер ответил:
— В городе паника, а не партизаны. Паника! Это хуже, чем партизаны. Еще пока за всю ночь никто не видел ни одного человека, а все болтают: партизаны... партизаны...
Кибиц решил, что офицер и его относит к числу болтунов-паникеров.
— Но взрывы, поджог комендатуры... — начал он.