Тайные тропы

Горячая слеза поползла по щеке, и Андрей по-мальчишески вытер ее рукавом.

Когда уже светало, в дверь вагнеровского дома со двора постучали. Старик не спал. Он торопливо, дрожащими руками, открыл запор.

— Слава богу, вы живы, — сказал он, пропуская друзей в дом.

24

Алим и Андрей лишь только добрались до кроватей — уснули. Никита Родионович тоже лег, но нервное напряжение не давало возможности забыться. Он встал, умылся, побродил по саду, снова поднялся в мезонин. Волнение не проходило. Как никогда Ожогин понимал безвыходность положения. Он в сотый раз начинал проклинать Юргенса, Марквардта, всех, кто, по его мнению, был виновником создавшегося положения. Но главное — виноват он, Ожогин. Он ответственен за жизнь двух младших товарищей, за их судьбу. Они его слушали, полагались на его опыт, авторитет, и вот попытка пробиться окончилась печально — Алим ранен.

Никита Родионович подошел к Ризаматову и осторожно, стараясь не разбудить друга, коснулся его руки Алим застонал сквозь сон.

— Плохо, — сказал сам себе Ожогин, — плохо.

Он снова вышел в сад. Уже взошло солнце и деревья, тревожимые легким ветерком, шевелили ветвями.

Ожогин прошелся вдоль аллеи, тронул рукой веточку яблони. Она налилась живительной влагой, почки набухли, стали ярче. Шла весна. И Никита Родионович вдруг остро до боли почувствовал, что где-то дома тоже шумят по-весеннему деревья, тоже наливаются почки яблонь.

Домой... как хочется домой!

Никита Родионович опустился на влажную скамью и закрыл лицо руками.

Что же делать? Как найти выход?

Так он просидел несколько минут.

— Что это со мной? — прошептал Никита Родионович. — Окончательно развинтился.

Он встал со скамьи и сделал несколько шагов, надо было встряхнуться.

Бороться, бороться... Обрести уверенность. Они слишком привыкли к своей роли иждивенцев Юргенса. Надо делать новые шаги, обязательно что-то делать.

И у него мелькнула мысль пойти в гестапо, попытаться разузнать обстановку, в крайнем случае — посоветоваться с майором Фохтом.

Ожогин посмотрел на часы — было около девяти утра.

— Пойду... Попробую.

Он поднялся в мезонин, оделся, не беспокоя друзей, и вышел из дому. Улицы пустовали почти так же, как и вчера. Правда, у хлебного магазина стояла очередь. Однако, никто не шумел, как обычно. Под окном висел большой желтый лист бумаги с надписью: «Продажи нет». Этот лист висел и вчера, но люди, видимо, ожидали появления хозяина, который мог бы, как надеялись, сообщить что-нибудь утешительное.