На центральных улицах попадались редкие прохожие, двигались груженые машины — почти все они охранялись эсэсовцами. Около здания гестапо царило необычное оживление, подходили и отходили грузовики, взвод автоматчиков оцепил значительную часть улицы и никого не пропускал. Когда Ожогин подошел, патруль остановил его и потребовал пропуск. Никита Родионович подал разрешение, полученное еще зимой от майора. Солдат повертел его в руках, повел плечом и подозвал лейтенанта, очень молодого и подвижного. Узнав, что хочет Ожогин, лейтенант на мгновение задумался, потом неопределенно произнес:
— Может быть...
Никита Родионович стал придумывать самые убедительные доводы.
— В здание пропускаются только сотрудники, — прервал его лейтенант и, посмотрев внимательно на Ожогина, добавил: — у них особые пропуска.
— Я прошу доложить майору, — попытался уговорить эсэсовца Никита Родионович.
— Это не входит в мои обязанности, — ответил лениво лейтенант и широко зевнул.
Судя по его лицу, он не спал ночь и его в данную минуту больше интересовал отдых, чем разговор.
— Мне очень нужно, — настаивал Ожогин.
— Ничем не могу помочь, — равнодушно ответил лейтенант и, желая окончить разговор, подвел итог: — Вот так...
— Я подожду кого-нибудь из сотрудников, — продолжал Ожогин, этим самым прося разрешения остаться около здания.
Лейтенант подернул плечом и отошел, не сказав ни да, ни нет.
Никита Родионович сел на ступеньки соседнего дома и стал наблюдать. Из двора гестапо почти через равные промежутки времени выходили машины и направлялись по центральной улице в северную часть города.
«Увозят дела», — подумал Ожогин.
Каждую машину сопровождала охрана. На одной даже стоял пулемет. Никто не выходил на улицу. Могло создаться впечатление, что в здании никого нет, что все покинули его. Никита Родионович всматривался в окна, но темные занавеси все скрывали. А люди внутри были: почти изо всех труб здания валил серый дым, иногда вырывались искры вперемежку с черными хлопьями, уносимыми в сторону. Не было никакого сомнения, что гестаповцы сжигали бумаги и документы. Так Никита Родионович просидел минут двадцать. Бессонная ночь давала о себе знать, чувствовалось утомление, голова казалась тяжелой, виски болели. Ожогин прислонился к стене дома и закрыл на мгновение глаза — зеленые круги поплыли перед ним, по телу потекла истока, ему показалось, что он куда-то стремительно падает. Он очнулся, поднял голову и увидел перед собой гестаповца с тяжелым, хмурым лицом и широко посаженными глазами.
— Что вы здесь делаете? — спросил незнакомец, внимательно рассматривая Ожогина.
От неожиданности Никита Родионович растерялся.
— Я вас спрашиваю! — почти крикнул немец.
— Мне нужен майор Фохт, — тихо ответил Ожогин.
Незнакомец улыбнулся.
— Я майор Фохт, — сказал он твердо и прищурил глаза. — Что вы хотите?