С третьего этажа кабинета начальника ЛИС, как с наблюдательного пункта на высоте, видны застывшие на месте самолеты и спецмашины возле них и люди в рабочих комбинезонах, слонявшиеся без дела. Все ожидало команды «Вперед!». А команды не было…
Востриков позвонил на метеостанцию.
— Выяснили?
Знакомый ленивый голос невозмутимо ответил:
— Нижний край сто восемьдесят метров, возможен дождь.
Востриков зло бросил трубку и зашагал по комнате — маленький, со взъерошенными волосами и со сбившимся набок галстуком. Вдруг остановился, будто вспомнив что-то, сел за стол. Указал Аргунову на стул:
— Прошу.
Аргунов сел:
— Я вас слушаю.
— Нет, это я вас хочу послушать, почему у нас нехорошо как-то все получается.
— Что именно?
Востриков неторопливо надел очки и доверительно, с просительными нотками в голосе заговорил:
— Андрей Николаевич, давай разберемся. Понимаешь, не моя это прихоть — посылать вас в такую непогодь. Но план поджимает, план! Месяц на исходе, рабочих кормить надо, премия сорвется.
— Семен Иванович, не надо мне это объяснять, — Аргунов оперся руками о спинку стула, — я не хуже вас все понимаю. Но и вы тоже поймите. Ведь прекрасно же знаете, что при таком сложняке нам не положено летать. На нарушение я не пойду.
— Значит, отказываешься?
— Категорически!
— А если я еще кого-нибудь попрошу? — вкрадчиво спросил Востриков.
— Никто не полетит. Я запрещаю!
— Но ведь начальник ЛИС я, — напомнил Востриков.
Такое уже случалось не раз, когда их интересы сталкивались: начальника летно-испытательной станции и шеф-пилота, его заместителя по летной части. Однажды Федя Суматохин, присутствовавший при очередной такой стычке, даже вспылил: