— Какой севрюжины? — не понял Волобуев.
— У Салтыкова-Щедрина один интеллигент вроде тебя лежал и все думал: чего это мне хочется — то ли конституции, то ли севрюжины с хреном?
— Ну ты и скажешь, Федя… — И Волобуев обиженно отвернулся.
— Ну ладно, не обижайся, давай хоть с тобой сыграем в пирамидку, — предложил Суматохин.
— Давай.
Волобуев аккуратно разбил шары.
— Пятнадцатого в левый угол, — заказал Суматохин, изогнулся над столом, долго и пристально целился и с силой ударил. Шар с грохотом вылетел за борт и покатился по полу.
Игра явно не ладилась.
— Ничего у нас сегодня не получится, — заметил Волобуев, — азарт не тот.
Он немного походил по залу, потом обернулся к Аргунову.
— Слыхал я, Андрей, что к нам новый летчик жалует?
— Обещают, — ответил Аргунов.
— Давно пора. А то тянуть месячную программу вчетвером…
— Тянуть нелегко, зато прибыльно, — сказал Суматохин и потер пальцем о палец, — деньги, брат, не ядерная пыль.
— С каких это пор, Федя, тебя стал занимать денежный вопрос? — едко заметил Аргунов. — Раньше ты вроде деньгами не увлекался?
— То раньше.. А теперь — семья.
— При чем тут деньги? — сказал Волобуев. — С утра до ночи вкалываем, а жить когда?
— Жить? — Суматохин засмеялся. — Что ты называешь жизнью, Жора?
Волобуев не успел ответить, как в зал быстрой неслышной походкой не вошел, а будто вкатился Востриков.
— Всем общий привет. Как настроеньице?