Без вести...

22
18
20
22
24
26
28
30

Фрау фон Крингер приняла его в гостиной, небрежно протянула для поцелуя надушенную руку, пригласила сесть. Каргапольцев не нашелся, как начать разговор, спросил без обиняков:

— Что случилось с Эльзой?

— О, она оказалась неблагодарней девушкой... Я ее приютила, одевала, кормила, а она убежала... Сбежала. Прошло уже три недели.

— Куда же? — почти выкрикнул Иннокентий.

— Не знаю... Называла Бразилию, Рио-де-Жанейро, кажется. Такая неблагодарная девушка.

— Письма она не оставила? — резко перебил ее Каргапольцев.

— Вы могли бы разговаривать со мной и повежливее, — поморщилась фрау фон Крингер.

Каргапольцев поднялся: ему больше не о чем было разговаривать с этой фрау. Он не мог найти объяснение поступку Эльзы, но сердцем чувствовал, что раз Эльза решилась на такой шаг, значит иначе не могла поступить.

Он не спал всю ночь. В голову лезли думы, одна тяжелее другой. В эти минуты ему особенно остро хотелось услышать родную речь. Иннокентий включил старенький приемник, приобретенный хозяйкой, видимо, еще в годы ее молодости. Раздались шипение, шорохи и свист.

После долгих усилий ему удалось поймать непонятные обрывки русской речи, заглушаемые сильным треском. Окончательно убедившись, что разобрать ничего нельзя, Каргапольцев как бы забыл о приемнике и ушел в свои думы.

Рано утром постучал в комнату хозяйки и спросил, не был ли кто в его отсутствие. Старая монашка с трудом вспомнила, что приходила красивая женщина и оставила для него письмо. Долго рылась в комоде, едва отыскала.

Иннокентий торопливо разорвал конверт.

И побежали, запрыгали перед глазами Иннокентия ровные строчки знакомого почерка, повествуя о загубленной юности, о рано растоптанной девичьей гордости, об утраченных мечтах и грезах.

«Не осуждай меня...»

«Однажды эсэсовский генерал приказал мне раздеться донага и танцевать...»

«Два здоровенных офицера сняли с меня платье и все остальное, освободили место на столе...»

«Стоило выйти на улицу, я отовсюду слышала проклятья, зловещее, шипящее слово: «шлюха!»...

Строчки письма рвали его сердце, хотелось кричать, глаза застилали слезы.

«Во мне укрепилась ненависть ко всему на свете...»

«Но вот пришел ты, совсем непохожий на других...»