— О них знают только в «закрытом секторе» союза. Дело в том, что многие, кто сочувствовал нам здесь, забыли о нас, вернувшись домой. А мы их все равно еще считаем за своих!
— Значит, вроде мертвых душ Чичикова?
— Если бы не эти души, мы не получали бы ни цента! — сердито отозвался Гаремский.
В другой раз Петр Аркадьевич и Каргапольцев сидели в баре. Возвратясь к разговору, происходившему между ними в кабинете, Гаремский сказал:
— Когда сочиняешь заметку о положении в нашей стране...
— В какой нашей стране?
— В России, — спокойно ответил Петр Аркадьевич, не уловив насмешливого тона, — никогда не указывай фамилий. Конкретную статью легко проверить и опровергнуть. Припиши только, что называть фамилии мы, понятно, не можем, так как должны уберечь наших людей от репрессии. Логично, убедительно и, как говорится, комар косу не подточит.
— Есть еще один источник получения русских фамилий и адресов — филателистические журналы. Но эти фамилии идут в полцены, — откровенничал Гаремский. — Выдать эти фамилии за своих людей опасно: наши покровители могут разгадать, и все наше благополучие полетит к чертовой бабушке.
— Петр Аркадьевич! А литература доходит до тех, кому она адресована?
— Да, мы получаем ответы. Правда, некоторые наши адресаты оказались коммунистами-фанатиками: отсылают пакеты обратно. Да еще и ругаются. Такое, знаешь, казенное возмущение...
— А разве за переписку с заграницей там теперь не преследуют? — не унимался Иннокентий. Ему хотелось проверить свои сомнения. Гаремский хитро улыбнулся, сделал несколько глотков из кружки и многозначительно ответил:
— Мы прибегаем к небольшой хитрости: на конверты наклеиваются марки и ставятся почтовые штемпели Восточной Германии...
Такие беседы в течение двух месяцев велись изо дня в день. Петр Аркадьевич полностью доверял Каргапольцеву и, будучи по натуре болтливым и хвастливым, раскрывал перед ним всю подноготную Народно-трудового союза, существующего на подачки американской и других разведок.
Иннокентий обстоятельно расспрашивал и внимательно слушал Гаремского. В его отсутствие Каргапольцеву удалось снять фотокопии многих документов, раскрывающих подлую деятельность НТС и его связь с западными разведками. Где-то далеко-далеко в самой глубине его сознания теплилась мысль — наступит день, и все эти материалы будут полезными там, на родине.
Накануне рождества Иннокентий, как и условился с Огарковым, поехал к нему. Легкое пальтишко плохо защищало от пронизывающего сырого ветра, ноги проваливались в жидкую кашицу мокрого снега.
Николай ждал на конечной остановке трамвая. Шли молча. Иннокентий вынул носовой платок, долго вытирал лицо.
— Ну и погода, — произнес он, — ни снег, ни дождь, дрянь какая-то...
— Не ворчи, — отмахнулся Николай. — Сейчас начнешь вспоминать свой Байкал. Осень, мол, у нас солнечная, сухая, а потом сразу мороз, снег... Знаю, не раз слыхивал... На вот, держи пропуск... Едва выпросил у ротного, не хотел давать.
Поднялись в комнату. Николай сразу же принялся накрывать на стол. Вытаскивал нивесть откуда то одно, то другое: колбасу, буженину, шпроты и даже яблоки.
Первым пришел Михаил — широкогрудый мужчина с длинными руками и редкими сальными волосами. Он, точно со старым знакомым, поздоровался с Иннокентием за руку, молча присел к окну.