Без вести...

22
18
20
22
24
26
28
30

Месяца через два тетку пригласили в отдел ОГПУ. От следователя она узнала, что Петр бежал за границу.

А в то же время Волынец, назвавшийся Гаремским, давал показания офицеру румынской контрразведки. С тех пор у него и началось: вымысел, клевета, лакейская угодливость перед врагами родины. Все это и кормило, и поило его.

Началась война, фашистам понадобились подлецы, знающие русский язык, начисто лишенные совести и готовые за бутылку предать и убить родного брата.

Гаремский вернулся в оккупированный Минск: на плечах у него были погоны шарфюрера СС — фельдфебеля, в кармане — подлый документ: удостоверение следователя гестапо. Весной сорок второго года судьба снова свела его с Таней. Теперь ей было двадцать. Высокая, стройная, она держалась смело и вызывающе. После долгих изнурительных допросов Татьяна призналась, что является руководителем подпольной комсомольской организации. Больше ничего не сказала, не выдала товарищей. Петр пошел к ее матери, просил повлиять на дочь, иначе, мол, ей грозит смерть. Седая женщина с гадливостью плюнула ему в рожу.

Таню расстреляли утром первого мая. Гаремский считал, что его совесть чиста: ведь стрелял не он, он лишь провел следствие...

Гаремский начал с завистью поглядывать на оберштурмфюрерские погоны коменданта фельдкоманды СС... Но непредвиденные обстоятельства безжалостно оборвали его удачную карьеру. Осенью сорок третьего года немцы созвали в Вене собрание офицерского состава тыловых частей. Туда в качестве представителя белорусского народа, освобожденного от большевистского ига, был послан Гаремский, ему поручили выступить с приветственной речью.

Гаремский принял это поручение, как знак высочайшего доверия, не спал много ночей, подбирал самые сильные слова, чтобы выразить немцам свои верноподданнические чувства. После длинного славословия во вступительной части, он перешел к главной мысли, которая, по его мнению, должна была произвести огромное впечатление на немецких офицеров: мол, в борьбе против коммунистов надо увереннее опираться на помощь тех, кого большевики называют изменниками и националистами. В подтверждение этих слов Петр сослался на то, что «Русская освободительная армия», «Украинская повстанческая армия» и другие национальные формирования, созданные немецким командованием, используются в крупных боевых операциях.

Заканчивая речь, он с большим подъемом воскликнул:

— Без помощи народов России германские войска не смогут одержать скорую победу над армией большевиков!

Но, о ужас! Вместо бурных аплодисментов, которых он ожидал в этом месте, Гаремский со страхом ощутил мертвую тишину переполненного зала. Ее нарушил немецкий генерал, руководивший собранием, бросив злую реплику: «Германская армия сильна, и фюрер, предпринимая поход на Восток, не рассчитывал на помощь со стороны низших рас!»

Теперь зал загремел. Это были аплодисменты против Гаремского...

Утром с его плеч сняли шарфюрерские погоны и предъявили обвинение «в подрыве морального духа германских войск».

Он ожидал славу и почести, а очутился в Заксенхаузене. Зато после разгрома гитлеровской Германии Гаремский не упускал случая козырнуть: «Я жертва нацизма, я испытал ад гитлеровских концлагерей!»

Конечно, о своей службе в гестапо он не считал нужным вспоминать...

Иннокентий почти ничего не слышал о прошлом своего шефа, но многое узнал о теперешних грязных делах Гаремского и его коллег. С каждым днем все полнее и полнее раскрывались перед ним истинные цели антисоветской возни солидаристов, приемы и методы их пропагандистской кухни.

Один раз Петр Аркадьевич показал Каргапольцеву толстую бухгалтерскую книгу. В ней в алфавитном порядке были записаны многие сотни адресов советских людей.

— Вот видишь, сколько здесь! — произнес он, похлопывая ладонью по книге.

— Это что, действительно наши люди?

— Чудак ты человек! Только чур, между нами. Почти все эти фамилии взяты из объявлений о разводах, напечатанных в русских областных газетах. — Петр Аркадьевич отвалился на спинку кресла, глубоко затянулся сигаретой. — По этим адресам мы рассылаем наши газеты, брошюры, листовки. Когда понадобится, называем своим покровителям кое-какие фамилии. Говорим, что это наши борцы...

— Скажите, — перебил Иннокентий, — а на самом деле там есть наши люди?