— Слышите, что онъ говоритъ, джентльмены? Слышите, онъ упомянулъ о кровопролитіи! Такъ вамъ непремѣнно нужна чья-нибудь кровь, вы хищникъ и отчаянная голова! Вы задались мыслью это утро непремѣнно убить кого-нибудь, я это давно вижу. Такъ вы мѣтили на меня, не такъ ли? Это меня вы рѣшили убить? Но вамъ это не удастся, вы воровская и низкая душонка, бѣлолицый отпрыскъ негра! Вынимайте ваше оружіе!
За этимъ послѣдовали выстрѣлы; хозяинъ, желая избѣгнуть опасности, прятался за людьми, лазилъ на скамейки и укрывался гдѣ и чѣмъ могъ. Въ этой страшной суматохѣ хозяинъ расшибъ стеклянную дверь и выбѣжалъ въ нее, а Арканзасъ продолжалъ стрѣлять; вдругъ, совсѣмъ неожиданно, въ дверяхъ показалась хозяйка, держа въ рукахъ большія ножницы; она смѣло наступала на буяна! Гнѣвъ ея былъ величественъ. Поднявъ вверхъ голову и со сверкающими глазами стояла она минуты двѣ, потомъ двинулась, держа угрожающимъ образомъ свое оружіе. Удивленный негодяй отступилъ, она за нимъ, и такъ довела она его до средины комнаты и тогда, когда пораженная толпа собралась около и глазѣла, она дала ему такую звонкую пощечину, какой, я думаю, въ жизни своей этотъ запуганный и безстыжій хвастунъ не получалъ. Когда она отошла побѣдоносно, шумъ рукоплесканій раздался и всѣ какъ бы въ одинъ голосъ приказали принести вина, чтобы совершить веселую попойку.
Урокъ оказался замѣчательно полезнымъ.
Царство террора прекратилось и владычество Арканзаса уничтожено. Въ продолженіе остальной части сезона затворничества на этомъ островѣ мы могли видѣть человѣка, который постоянно сидѣлъ поодаль это всѣхъ, имѣлъ видъ пристыженный, никогда не вмѣшивавшагося въ никакую ссору, никогда ничѣмъ не хваставшагося и никогда не искавшаго случая отмстить за дерзости, нанесенныя ему этой самой, толпой бродягъ, которая когда-то раболѣпствовала передъ нимъ; этотъ человѣкъ былъ «Арканзасъ».
На пятое или шестое утро вода спала, земля повсюду показалась, но въ старомъ руслѣ воды было еще много, и рѣка была высока и теченіе ея быстрое, такъ что не было возможности и думать о переѣздѣ черезъ нее. На восьмой день вода все еще стояла высоко и переѣздъ черезъ рѣку хотя и былъ опасенъ, но мы рѣшили испробовать счастья, потому что жизнь въ этой харчевнѣ стала невыносима по случаю грязи, постояннаго пьянства, драки и т. п. Намъ пришлось какъ разъ сѣсть въ лодку въ сильную мятель, лошадей взяли мы за повода, а сѣдла были съ нами въ челнокѣ. Пруссакъ Олендорфъ сидѣлъ на носу съ весломъ, Баллу гребъ, сидя въ серединѣ, а я помѣстился на кормѣ, держа повода лошадей. Когда животныя потеряли подъ собою почву и стали плыть, Олендорфъ испугался; дѣйствительно, опасность состояла въ томъ, что лошади могли помѣшать намъ плыть по намѣченному направленію, и тогда, если, намъ не удастся причалить къ извѣстному мѣсту, то теченіемъ могло отбросить въ сторону и вовлечь въ самую рѣку Карсонъ, которая въ сію минуту представляла изъ себя бурный, лѣнящійся потокъ. Такая катастрофа — была бы неминуемая смерть, по всѣмъ вѣроятіямъ, насъ снесло бы въ море, перевернуло и мы бы потонули. Нѣсколько разъ предупреждали мы Олендорфа быть на-сторожѣ и управлять внимательно, но все было напрасно; какъ только лодка коснулась берета, онъ выпрыгнулъ, а челнокъ отъ толчка перевернулся верхъ дномъ въ довольно глубокомъ мѣстѣ; Олендорфъ успѣлъ схватиться за кустъ и выйти на берегъ, но мнѣ и Баллу пришлось плыть, что было не легко съ нашей толстой одеждой. Однако, мы не отставали отъ лодки и, хотя были почти совсѣмъ вовлечены въ Карсонъ, всетаки совладали и направили лодку къ берегу, гдѣ и высадились благополучно. Мы отъ холода дрожали и были насквозь вымочены, но, по крайней мѣрѣ, были цѣлы. Лошади тоже благополучно вступили на землю, только одни сѣдла наши пропали. Мы привязали животныхъ къ шалфейнымъ кустамъ и имъ пришлось простоять такъ цѣлыя сутки. Вычерпавъ всю воду изъ лодки, мы перевезли кормъ и покрывала для нихъ, а самимъ пришлось переночевать еще одну ночь въ гостинницѣ, прежде чѣмъ пуститься снова въ путь.
На слѣдующее утро снѣгъ шелъ весьма сильный, когда мы, снабженные свѣжими сѣдлами и одеждою, сѣли верхомъ и двинулись въ дорогу. Снѣгъ густо лежалъ на землѣ и дорога была занесена, а снѣжные хлопья заслоняли намъ видѣть далеко, а то горы могли бы быть нашими путеводителями. Положеніе было сомнительное, но Олендорфъ увѣрилъ насъ, что обладаетъ тонкимъ чутьемъ, которое замѣняетъ ему компасъ, и что онъ, вродѣ пчелы, могъ провести прямую линію въ Карсонъ и не разу не свернуть съ пути. Онъ говорилъ, что если бы онъ нечаянно и сошелъ съ прямой дороги, то чутьемъ бы это почувствовалъ, оно стало бы его мучить, какъ оскорбленная совѣсть. Слѣдовательно, успокоенные и довольные, мы доложились на него. Цѣлые полчаса мы осторожно пробирались и къ концу этого времени наткнулись на свѣжій слѣдъ, и Олендорфъ съ гордостью воскликнулъ:
— Я зналъ, что мое чутье безошибочно, какъ компасъ, товарищи! Вотъ видите, мы напали на чей-то слѣдъ, но которому теперь намъ легко будетъ продолжать путь. Поторопимся, чтобъ присоединиться къ путникамъ.
Итакъ, ударивъ по лошадямъ, мы поѣхали рысью, насколько дозволялъ глубокій снѣгъ, и вскорѣ замѣтили, по слѣду, который дѣлался яенѣе, что мы нагоняли нашихъ предшественниковъ, потому еще поспѣшили и, проѣхавъ около часу, увидѣли, что слѣды дѣлались свѣжѣе и яснѣе — но, что главное, насъ удивило это, что число путешественниковъ, опередившихъ насъ, казалось, все возрастало. Мы удивлялись, почему такое большое общество путешествовало въ такое время и въ такой пустыни. Кто-то предположилъ, что это вѣрно отрядъ солдатъ изъ крѣпости; принявъ эту мысль за истину, мы потрусили быстрѣе, зная, что теперь они не могли быть далеко отъ насъ. Но слѣды все умножались и умножались, мы стали думать, что взводъ по какому-то чуду преобразился въ цѣлый полкъ, — Баллу даже счелъ и сказалъ, что ихъ должно быть около пятисотъ человѣкъ! Но вскорѣ онъ остановилъ свою лошадь и воскликнулъ:
— Друзья, слѣды эти наши собственные, и вотъ болѣе двухъ часовъ, что мы, какъ въ циркѣ, все кружимся и кружимся въ этой необъятной пустынѣ! Чортъ побери, оно даже совсѣмъ гидравлически!
Тутъ старикъ не вытерпѣлъ, разгнѣвался и сталъ ругаться. Онъ безцеремонно поносилъ всячески Олендорфа, назвалъ его мрачнымъ дуракомъ и подъ конецъ, что, вѣроятно, по его соображенію, было въ особенности ядовито, сказалъ: «Что онъ ничего не знаетъ и не понимаетъ, не болѣе, какъ логариѳма!»
Мы дѣйствительно все время кружились и шли по собственнымъ слѣдамъ. Съ тѣхъ поръ Олендорфъ съ его «чувствительнымъ компасомъ» былъ въ опалѣ. Послѣ столькихъ мученій оказалось, что мы все у берега рѣки, со стоящей на немъ гостинницей, которая тускло виднѣлась сквозь падающій снѣгъ. Пока мы соображали, что намъ дѣлать, мы увидали молодого шведа, приплывшаго на челнокѣ и пѣшкомъ отправляющагося въ Карсонъ, напѣвая все время свою скучную пѣсню о «сестрѣ и о братѣ» и о «ребенкѣ въ могилѣ со своею матерью»; черезъ нѣсколько минутъ онъ стушевался и потомъ совсѣмъ исчезъ въ бѣломъ пространствѣ. Никогда больше о немъ не слыхали. Онъ, безъ сомнѣнія, сбился съ дороги и, уставши, прилегъ заснуть, а сонъ довелъ до смерти. Возможно также, что онъ шелъ по нашимъ злополучнымъ слѣдамъ, пока не упалъ отъ изнеможенія.
Вскорѣ показалась оверлэндская почтовая карета, переѣхала въ бродъ быстро сбывавшую рѣку и направилась въ Карсонъ, совершая первую поѣздку послѣ наводненія. Теперь мы больше не боялись и крупною рысью бодро слѣдовали за нею, имѣя полное довѣріе къ знаніямъ почтоваго кучера; но лошади наши были плохими товарищами свѣжей почтовой упряжкѣ, мы вскорѣ сильно отстали, но не горевали, имѣя передъ собою вѣрные слѣды колесъ, которые обозначали намъ путь. Было три часа пополудни, слѣдовательно, надо было ожидать скоро ночь, тутъ не было пріятныхъ сумерекъ, а ночь прямо застигала васъ сразу. Снѣгъ продолжалъ падать все также тихо и часто и не давалъ намъ ничего разглядѣть въ пятнадцати шагахъ, все вокругъ насъ было бѣло, кусты, покрытые снѣгомъ, мягко обрисовывались и напоминали сахарныя головы, а передъ нами двѣ, едва замѣтныя, борозды отъ колесъ, постепенно пропадали, покрываясь снѣгомъ.
Эти шалфейные кусты, какъ и вездѣ, были вышиною въ три или четыре фута, отстоя другъ отъ друга въ семи футахъ, каждый изъ нихъ представлялъ теперь снѣговую возвышенность и куда бы вы ни направились (какъ въ хорошо воздѣланномъ огородѣ), вы бы все видѣли себя ѣдущимъ по ясно очерченной аллеѣ, со снѣговыми возвышенностями по обоимъ бокамъ, аллея ширины обыкновенной дороги, ровная и хорошая. Но намъ было не до того. Представьте себѣ нашъ ужасъ, когда мы сознали, что потеряли окончательно слѣдъ колесъ и что теперь, въ глухую ночь, мы, можетъ быть, уже давно плутаемъ и далеко отъѣхали отъ правильнаго пути, и скитаемся между шалфейными кустами, все болѣе и болѣе отдаляясь отъ цѣли. Мгновенно мысль эта заставила насъ встрепенуться, и сонливость, которая до этого понемногу овладѣвала нами, пропала совсѣмъ, мы очнулись, умственно и физически, и съ содроганіемъ поняли весь ужасъ нашего положенія.
Была минута, когда, сойдя съ коней, мы, нагнувшись, тревожно надѣялись найти слѣдъ дороги. Но напрасный трудъ; очевидно, если съ высоты коней нельзя было различить никакихъ углубленій и неровностей, то, что можно было видѣть, нагнувшись такъ близко.
ГЛАВА XXXII
Намъ казалось, что мы ступаемъ по дорогѣ, но это еще никѣмъ не было доказано. Мы ходили взадъ и впередъ по разнымъ направленіямъ; вездѣ видѣли правильные снѣговые бугры и правильныя аллеи между ними, которыя только путали насъ, потому что каждый полагалъ стоять на настоящей дорогѣ, а что другой ошибался. Однимъ словомъ, положеніе было отчаянное. Намъ было холодно и мы коченѣли, а лошади сильно утомлены. Рѣшено было зажечь костеръ изъ шалфейныхъ кустовъ и просидѣть до утра. Это было умно придумано, потому что верхами мы удалялись въ сторону отъ прямой дороги и при такой мятели, длись она еще одинъ день, положеніе могло сдѣлаться безвыходнымъ.
Всѣ согласны были зажечь костеръ, у котораго могли бы погрѣться, и вотъ стали мы его устраивать, но, чтобы зажечь, ни у кого не оказалось спичекъ, тогда рѣшили попробовать воспламенить хворостъ пистолетными выстрѣлами. Никто изъ насъ никогда этого не дѣлалъ прежде, но никто и не сомнѣвался, что оно возможно и безъ особыхъ хлопотъ, потому что каждый читалъ объ этомъ въ книгахъ и, понятно, вѣрилъ слѣпо, какъ многое другое, напримѣръ, что заблудившійся охотникъ добылъ огонь посредствомъ тренія другъ о друга двухъ гнилыхъ деревяшекъ.
Мы встали на колѣни въ глубокій снѣгъ, тѣснясь одинъ къ другому, а лошади, собравшись вмѣстѣ, нагнули свои добрыя морды надъ нами; пока мы продолжали заниматься нашей важной работой, снѣгъ неслышно падалъ и превращалъ насъ въ группу бѣлыхъ статуй. Мы наломали прутьевъ съ кустовъ, положили ихъ въ кучу на маленькомъ мѣстѣ, расчищенномъ нами, и минутъ черезъ десять все было готово; бросивъ разговаривать, едва переводя дыханіе, мы тревожно ожидали успѣха отъ этого опыта; Олендорфъ взялъ револьверъ, выстрѣлилъ и сдулъ прочь всю кучу! Худшей неудачи трудно было ожидать.
Это было горе; но оно блѣднѣло передъ другимъ ужасомъ, — лошади наши исчезли! Мнѣ было поручено держать ихъ за поводья, но, вѣроятно, поглощенный пистолетнымъ опытомъ, я безсознательно упустилъ поводья, и освобожденныя животныя ушли. Разыскивать ихъ было невозможно, такъ какъ топотъ копытъ пропадалъ на мягкомъ снѣгу, а мятель мѣшала увидѣть лошадей и въ двухъ ярдахъ разстоянія. Мы бросили думать ихъ искать и проклинали книги, лживо говорящія, что лошадь въ бѣдственую минуту будетъ стоять смирно около хозяина, чуя найти покровительство и защиту у него.
И прежде положеніе наше было довольно плачевное, но теперь мы чувствовали себя совсѣмъ одинокими. Терпѣливо и съ сомнительною надеждою наломали мы снова хворосту и собрали его въ кучу. Пруссакъ опять выстрѣлилъ и этотъ разъ окончательно все уничтожилъ. Однимъ словомъ, добыть огонь черезъ пистолетный выстрѣлъ, вѣроятно, было искусство, требующее продолжительной практики и опыта, а глухая степь, полночь и мятель не способствовали развитію этого познанія. Рѣшено было бросить этотъ способъ и испробовать другой. Каждый взялъ по двѣ деревяшки и сталъ ихъ тереть другъ о друга, терли въ продолженіе полчаса и кончилось тѣмъ, что мы сами охолодѣли и деревяшки тоже. Мы глубоко ненавидѣли всѣхъ охотниковъ и всѣ книги, которыя вводили насъ въ такія заблужденія, и печально недоумѣвали, что намъ предпринять. Въ такую критическую минуту мистеръ Баллу совсѣмъ неожиданно выудилъ у себя изъ кармана, между прочимъ соромъ, четыре спички. Если бы найдено было четыре золотые прутика, то они показались бы ничтожными въ сравненіи со спичками. Никто не можетъ понять, какъ пріятно смотрѣть на спичку при такихъ обстоятельствахъ, какъ мила и прелестна кажется она. Этотъ разъ мы набрали сучья, полные надежды, и когда мистеръ Баллу собрался зажечь первую спичку, то все наше вниманіе сосредоточилось на немъ, такъ что нѣсколько страницъ было бы мало, чтобы описать наше настроеніе.
ebooksa