Поединок. Выпуск 4

– Всыпали? – спрашивает,

– А тебе?

– Доложил руководству, говорят, к вечеру будет решение.

– Сочувствую.

– Взаимно.

И дал отбой.

И вовремя. Как раз в этот миг вышла из кабинета прокурора секретарша наша и сказала, что прокурор хочет со мной поговорить. При этом она поглядела на меня так, будто я – больной раком, которого врачи приговорили к долгой и мучительной смерти.

ГЛАВА 14

Признался Чеслав Михайловский с тем же ледяным спокойствием, с каким прежде отрицал вину. Данные эксперта, свидетельские показания, протоколы обысков и прочие доказательства, предъявленные с определенной последовательностью и в надлежащей форме, вероятно, убедили его в том, что запирательство лишено смысла. Человек он, в общем, был неглупый.

Допрос я проводил в присутствии прокурора, который на протяжении нескольких часов с удивительным самообладанием воздерживался от вмешательства. Лишь в особо скользких местах, когда Чеслав умолкал, прокурор снимал пенсне и, подышав на него, принимался педантично протирать платком.

Собственно, волноваться нам с прокурором особенно нё приходилось. Чеслав был арестован Комаровым на вокзале буквально за секунду до отхода курьерского Москва – Харьков. Работники МУРа, установив, что Михайловский готовился к бегству, мешать ему не стали; с нашего благословения они позволили Зосе купить для мужа билет, проводили их обоих до самого вагона, дали возможность попрощаться перед долгой разлукой, сказать друг другу всё, что в таких случаях говорится, и, лишь когда Зося затерялась в толпе провожающих, двое агентов взяли Чеслава под руки, а третий вежливо перенял у него чемодан.

Кто не бывал в подобном положении, тому трудно представить себе, сколь тягостно действует оно на человека. Ведь всё, казалось, складывается так удачно, а на самом деле, нет, самый настоящий крах.

И Михайловский заговорил.

Рассказывал он долго, обстоятельно, с подробностями. Да, он ненавидел Чернышева. Да, именно затем и познакомился с ним, чтобы по их с Зосей поведению убедиться, как его обманывают, а над его любовью глумятся. Да, через несколько месяцев он получил неопровержимые доказательства Зосиных измен. Убить Чернышева? Нет, убийства он не замышлял. Всё произошло случайно. Нет, он ни к чему не готовился. Просто 19 декабря Чернышев пошел к Михайловскому в мастерскую. Днём? Нет, вечером, когда остальные рабочие ушли («У нас же маленькая мастерская: починка замков, коньки точим, лудим, паяем»), У Чеслава оказалась бутылка хлебного вина. Пока искали стаканы, поссорились. Нет, ссору начал не Чеслав. Нет, он ни словечка не сказал, но когда услышал, как Чернышев засмеялся и назвал Зосю нехорошим словом, то ударил Чернышева.

– А Чернышев?

– Отскочил и говорит: «Так и знай – дети у Зоси будут от меня, а воспитывать их будешь ты!..» Боже мой, зачем он это сказал?!

– Дальше.

– Я тогда, наверное, сумасшедшим стал… Когда очнулся, смотрю: он лежит, а в шее у него – отвертка…

С каждой новой фразой Михайловский всё больше терял спокойствие. Жаль мне его стало. Сейчас, когда позади остались сомнения и треволнения поисков, когда и строгий выговор потерял болезненную новизну, мог я позволить себе такую роскошь: по–человечески понять обманутого мужа и, если хотите, даже посочувствовать ему.

– Так, – говорю. – Правильно я вас понял: вы нанесли Чернышеву удар отверткой, от которого он скончался?