Вот тут–то и показал Чеслав характер. Смерил меня взглядом, пожевал папироску и – замолчал. И, как я ни бился, не проронил больше ни слова. Пришлось мне в протокол собственноручно выписывать малоприятную для моего следовательского гонора фразу: «Ответа нет», а под конец ещё одну – совсем уже обидную: «От подписи отказался» – и вызывать понятых.
Но, видно, судьбе показалось, что мало для меня такого испытания; она приберегла новое. Вынес я постановление об аресте Михайловского, подписал и понес прокурору на утверждение. В тюрьме, думаю, Михайловский иначе запоет. Посидит в камере среди шпаны, перейдет с домашних хлебов на ржаной паек и, глядишь, развяжет язык.
Прочитал прокурор мою бумагу, спрашивает:
– Не рано ли?
– Что вы, – говорю. – В самый раз!
И излагаю ему свою позицию. Даже новые доводы по ходу отыскал – дескать, находясь в изоляции, Чеслав потеряет возможность сговариваться с Зосей и, помимо прочего, влиять на свидетелей.
Выслушал меня прокурор. Очень внимательно выслушал.
– Значит, не повлияет? – говорит. – В изоляции?.. Это вы здорово придумали. Молодцом, молодцом, Оленин… А я–то, старый дурень, полагал, что не впустую вам про случай с попом рассказывал. С сельским батюшкой…
Многое он ещё мне сказал: и об объективности следовательской, и о вреде поспешности, и о том, что терпение – мать успеха, и о пользе кропотливого изучения мельчайших деталей, но я, поостыв, и сам сообразил, что забрел куда–то не туда. Чем я уличал Михайловского? Тоненькой цепочкой косвенных улик, каждая из которых, взятая в отдельности, ровным счетом ничего не доказывала. Опознанная Милехиным шинель? Бурки? Заключение экспертизы, что на бурках и шинели имеются следы человеческой крови? Показания, что Михайловскому было известно прошлое Зоей? Какое всё это имело доказательственное значение, если я не установил важнейшего – что убит именно Чернышев? А что, если Чернышев бежал из Москвы… ну, хотя бы потому, что испугался угроз Михайловского? И убит не он, а кто–то другой? И шинель не его, и бурки…
Вернулся я в свою комнату, где под присмотром понятых ожидал меня Михайловский, вручил ему повестку на очередной допрос и, взяв подписку о невыезде, отпустил восвояси.
ГЛАВА 11
Невеселый это был вечер. Материалы по делу я взял с собой домой и просидел за ними допоздна. Папирос выкурил бездну, но путного ничего так и не придумал.
Сижу, курю, а Пека – возле, юлой вертится.
– Серёж, а Серёж…
– Чего тебе? – говорю.
– Не сознался он?
– Не сознался, – говорю.
– А сознается?
– Сознается.
– А тогда чего?
ebooksa