— Я вам еще понадоблюсь?
— Надеюсь, нет.
— Тогда бывайте. — И, едва сдерживая радость от нашего расставания, он расчувствовался настолько, что добавил: — Не обижайтесь, если что не так.
„Шагай, шагай, — проворчал я, нажимая педаль акселератора. — Как бы ты на меня не обиделся…“.
Я не заезжал в отдел, чтобы не терять времени. Решил исключить всякие случайности. Ведущему спектакль положено приходить за кулисы раньше всех.
„Волгу“ я оставил в тупиковом переулке, прилегающем к глухой стене фабрики-кухни. А сам пошел в ресторан. Гулять так гулять: днем здесь чуть не пообедал, сейчас поужинаю.
Очереди у дверей не было, и пользоваться не „ресторанным“ входом не пришлось. Однако свободных столиков в зале раз-два, и обчелся. Видимо, волна посетителей уже схлынула, а оставшиеся обосновались надолго.
У оркестрантов перекур, на подмостках в сиротливом одиночестве — инструменты. Оцениваю имеющиеся вакансии и занимаю столик на левом фланге от оркестра. Он мне удобен во всех отношениях: приставлен к окну, а посему лишен четвертого места; при входе в зал не бросается в глаза, зато отсюда отлично видны и сам вход, и оркестровые подмостки. В общем, вся сцена перед глазами, не хватает действующих лиц.
Вскоре появляются и они, точнее, один из интересующих меня персонажей. Музыканты, они же статисты, рассаживаются по местам, а персонаж, он же певец Жорик, вразвалочку подходит к микрофону. Аплодисментов что-то не слыхать. Впрочем, Жорик их, наверное, и не ждет. Судя по рассказу потерпевшего, того вполне устраивает иная форма признания.
Я верно назвал Жорика персонажем. Его внешние данные не тянут на роль героя-любовника. Он явно не из акселератов; жиденькие, прилизанные волосы только на затылке получали необходимое подкрепление и густой щеткой оттопыривались над шеей; узкое лицо сильно вытянуто вперед. Когда он снял с подставки черный, величиной со страусиное яйцо микрофон и по теперешней „певческой“ моде, казалось, сунул его себе в рот, я невольно улыбнулся: вспомнилась где-то виденная картинка, изображающая крокодила с толстой сигарой в зубах.
…А петь он умел! И голос бархатного тембра, и пластичность движений без излишней аффектации… Вот тебе и крокодил! Поразительно, как динамика преображает образ… Зачем же этому способному парню понадобилось ввязываться в мошенничество?..
— Добрый вечер, что мы выбрали? — вежливо спросил тоненький голосок.
Официантка — совсем молоденькая, из новеньких.
— Порцию люля, пожалуйста. Все остальное потом. Я жду приятеля.
Она сунула приготовленный блокнотик обратно в карман спецкостюмчика и молча удалилась. Мой скромный выбор ее, конечно, разочаровал.
Люля был принесен мне подозрительно быстро, наверняка подогретый. Однако я проголодался и так же быстро расправился с ним. А потом продолжал с удовольствием слушать Жорика. Он пел о море, о любви, о дружбе, о птицах… Пел, исполняя заказы, и по собственной инициативе. Я не очень вслушивался в слова и в мелодии — они в общем-то были похожими, — но манера исполнения мне нравилась все больше и больше. Может быть, отсутствие профессионализма в данном случае благо? Не знаю, только певцу удалось создать главное — настроение; песни уходили одна за другой, а оно оставалось.
Я до того заслушался, что чуть не прозевал появление героя-любовника. Он только что вошел в зал и остановился у противоположной стены, в нескольких шагах от оркестрантов, по-видимому дожидаясь перерыва между номерами.
Все-таки пришел… Решил предупредить приятеля и оставить меня „с носом“. После того как мы расстались, я был уверен, что он поступит именно так. Я сомневался только, придет ли он сюда сразу или встретит певца на улице после закрытия ресторана. Мне казалось, что ехать к Апресову в общежитие он не решится: утомительно и рискованно — Жорик мог ночевать сегодня в другом месте, а искать его завтра будет уже поздно. Теперь сомнения позади, все действующие лица на сцене, и я могу спокойно любоваться их игрой. Определенно дедуктивный метод не устарел.
Но что это, черт возьми, происходит? Песня кончилась, Жорик приветственно кивнул Титаренкову и… отошел к пианисту, а к главному герою соскочил с подмостков статист, на которого я не обращал никакого внимания, — музыкант-ударник. Валентин, оживленно» жестикулируя, стал ему что-то втолковывать, но того позвали товарищи: певец уже стоял у микрофона. Музыкант показал Валентину в зал, подожди, мол, и вернулся на место.
Хорошо хоть от таких ударов быстро оправляешься. В конце концов я испытал даже некоторое облегчение: Жорик мне нравился, а «ударник» был пока темной лошадкой. В отношении же моего недавнего спутника суть не менялась: он предупреждал своего приятеля и понятия не имел, что таковым я считал другого.
ebooksa