— А говорят, война кончилась, — сказал он и бросил пулю в стеклянную банку. — Семнадцатый, — сказал он, встряхнув банку с пулями. — Это всего за месяц — с моего приезда.
В углу, насупившись, сидел мрачный Федякин.
— Каждый раз думаешь — ну покончили с бандитами. Глядь, опять стреляют. А кто? С бандой Ганшина еще в прошлом году покончили. Лисовского расстреляли. О Сером давно не слышно. А что ни месяц — стрельба. Далась им эта дорога.
— Я попросил бы вас заглянуть к раненому попозже. Сейчас ему не до разговоров. — И, обернувшись к Куманину, Рогов сказал: — Ваше счастье — кость не задета.
Федякин поднялся и вышел.
— Надежда Ивановна, — обратился Рогов к фельдшерице, — сделайте раненому перевязку.
Больные дожидались приема в узком коридорчике, украшенном плакатами, призывающими к соблюдению правил гигиены. На огромной черной мухе стоял красный крест, а ниже крупными буквами призывалось: «Уничтожайте мух — источник заразы». На другом плакате сообщалось, что «туберкулез — наследие капитализма». Несколько баб в белых платочках с испуганными лицами сидели на табуретках возле дверей с табличкой «Доктор Б. Н. Рогов».
Из дверей вышел Федякин. Он прошел через коридор к выходу и едва не столкнулся с Харитоном. Харитон опасливо прижался к степе, пропуская Федякина, обернулся на захлопнувшуюся за ним дверь и, тяжело ступая огромными, заляпанными грязью сапожищами по беленькой полотняной дорожке, прошел через коридор и ткнулся в дверь приемной.
— Чего тебе? — высунулась из дверей пожилая фельдшерица.
— Дохтура мне! Срочно.
Из дверей выглянул Борис Рогов в белом халате.
— Ты дохтур?
— Я.
— А старый где?
— Старый уехал, — с едва заметной ревностью ответил Рогов. — Что у вас?
— Брательник ногу на охоте прострелил. Горит весь.
— Где он?
— Да верст двадцать отселе. В Поспихине…
Рогов поправил очки, задумчиво посмотрел на посетителя.
— У меня прием… Право, не знаю, как быть.