Я подошел. В это самое время вошла и матушка.
Я вздохнул: это была подмога мне.
– Ты задумал жениться, в твои годы?..
– Батюшка, – отвечал я, улыбаясь, – крайности сходятся. Вы женились поздно, и ваш брак так счастлив, что я хочу жениться в молодости, чтобы с двадцати лет наслаждаться блаженством, с которым вы познакомились только в сорок.
– Но я был свободен! У меня не было родителей, которых брак мой мог бы огорчить. Притом, та, на которой я женился, вот она – твоя мать.
– А у меня, благодаря Богу, – сказал я, – есть добрые родители, которых я люблю и уважаю. Они не захотят отказом лишить меня счастья всей жизни. Мне очень хотелось бы, если можно, взять ту, которую я люблю, за руку и подвести ее к вам, как вы бы подвели матушку к своим родителям, если бы они у вас были. Я уверен, что вы тогда сказали бы мне то же, что они сказали бы вам: «Будь счастлив».
– А если бы мы не согласились, что бы ты тогда сказал?
– Я сказал бы, что сердце мое отдано, и что сверх того я дал слово: а вы же, батюшка, всегда учили меня, что честный человек – раб своего слова.
– И что же тогда?
– Выслушайте меня, батюшка, и вы, матушка, – сказал я, став на колени и взяв их обоих за руки. – Богу известно, да и вы сами знаете, что я всегда был почтительным и усердным сыном. Расставаясь с Фатиницей, я обещал ей вернуться через три месяца, потому что хотел дождаться в Смирне благословения, о котором теперь прошу вас. Я только что собирался писать вам, как получил ваше письмо. Матушка приказывала мне ехать сразу же и говорила, что умрет с тоски, если я не скоро приеду. Я решился в ту же минуту, выехал из Смирны, не повидавшись с Фатиницей, не простившись, не написав даже, я был уверен, что она совершенно полагается на мое слово. Я поехал – и вот я у ваших ног. Согласитесь, что я до сих пор вполне жертвовал любовью привязанности моей к вам. Будьте же, батюшка, и вы добры столько же, как я покорен вам, и не ставьте моего сердца между страстной любовью к Фатинице и глубоким уважением к вам.
Батюшка встал, покашлял, повторил свою арию, прохаживаясь вокруг комнаты и поглядывая на гравюры, наконец остановился против меня и сказал:
– И ты говоришь, что эта девушка может сравниться с твоей матерью?
– Никто не может сравниться с матушкой, – сказал я, улыбаясь, – но, клянусь вам, после нее Фатиница больше всех других женщин приближается к совершенству.
– И она согласится покинуть отечество, родных и приехать сюда?
– Она все для меня покинет, а вы и матушка замените ей все, чего она лишится.
Батюшка еще три раза, посвистывая, обошел вокруг комнаты, потом опять остановился и сказал:
– Ну, ну, хорошо, посмотрим.
Я бросился к нему.
– О нет, нет, батюшка, ради бога, теперь же. О, если бы вы знали, я считал минуты с таким же нетерпением, как приговоренный к смертной казни, который ждет помилования. Вы согласны, вы согласны, батюшка?
– Э, братец, – вскричал отец мой с неизъяснимым выражением нежности, – да разве я тебе когда в чем-нибудь отказывал?