– О, он вспомнил, вспомнил! Да, это я, я сама. Спаси нас: меня от бесчестия, мою мать от смерти!
– Пойдем со мной, я попытаюсь, – сказал я.
Я подвел ее к Али.
– Паша, – сказал я, – помилуй эту девушку.
– Помилуй, помилуй нас, визирь! – вскричала Василика. – Государь, мы не из этого несчастного города, мы из Стамбула и ничем не заслужили твоего гнева. Государь, я несчастная девушка, прими меня к себе в невольницы, я отдаюсь тебе, спаси только мою мать …
Визирь обернулся к ней, гречанка стояла на коленях, волосы ее были распущены, покрывало развевалось по ветру, она была прекрасна в эту минуту. Али поглядел на нее и протянул к ней руку.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Василика, – отвечала девушка.
– Прекрасное имя: оно значит царица. С этих пор, Василика, ты будешь царицей моего гарема. Приказывай, я сделаю все, что тебе угодно.
– Ты не шутишь, не смеешься надо мной, визирь? – спросила Василика, дрожа всем телом и посматривая то на него, то на меня.
– Нет, нет! – вскричал я. – У Али сердце льва, а не тигра, он мстит тем, которые его оскорбляли, но щадит невиновных. Визирь, эта девушка не из Кардики, года два назад я освободил ее в Константинополе, не отказывайся от своих слов.
– Что сказано, то сказано, успокойся, Василика, – отвечал паша. – Покажи мне свою мать, и вы будете жить у меня во дворце.
Василика вскочила с радостным криком, побежала опять к толпе женщин и привела свою мать, обе они упали на колени. Али поднял их и сказал мне:
– Сын мой, я поручаю их тебе, ты за них отвечаешь: возьми конвой, и чтобы никто не смел их тронуть.
Я все забыл – и страшное зрелище, которое видел утром, и то, которое было теперь перед моими глазами, – схватил руку Али и поцеловал ее, потом взял десяток человек стражи и отправился в Либаово, везя с собой Василику и ее мать.
На другой день утром мы поехали в Янину. Когда мы проезжали через площадь, герольд кричал:
– Горе тем, которые дадут убежище, платье или хлеба женщинам, девушкам и детям из Кардики. Хаиница обрекла их скитаться по лесам и горам и достаться в добычу диким зверям. Так Хаиница мстит за мать свою, Хамко.
Весть об этой ужасной экспедиции уже разнеслась по всему пути, и каждый, трепеща за самого себя, приветствовал пашу с исполнением его праведного суда. Перед воротами Янины Али-Тибелина ожидали все его невольники, льстецы и придворные, завидев его издали, они огласили воздух восклицаниями, называя его великим, мудрым, вершащим правый суд. Али остановился, чтобы отвечать им, но, когда он хотел говорить, один дервиш протолкался сквозь толпу и стал прямо против него. Паша затрепетал при виде его бледного, изнуренного лица и протянутой к нему руки.
– Что тебе надо? – сказал Али.
– Узнаешь ли ты меня? – спросил дервиш.