– Всё понимают, матушки вы мои, – шептала Неведимовна.
А кто-то заголосил:
– Ой, люди, нехорошо это! Ой что-то чуют они! Ой, беда будет! Побьют, злодеи, наших мужуков! А потом и нас догонят! Никого они не пожалеют! Вон про них что говорят! Детей в колодцы бросают!
– И правда, знать, последние дни пришли! – согласились другие, не узнавая своих голосов и ещё сильнее горбясь под грузом свалившегося на них горя.
– Пришли… Пришли…
От этих слов, вырвавшихся из самой страшной глубины испуганного сердца, содрогнулась вся колонна. И каждая мать сразу оглянулась на своё дитя, тайно радуясь уже тому, что оно рядом, цело и невредимо, но вместе с тем беспокоясь о том, что же ждёт их всех впереди?
– Да замолчите вы, окаянные! Накликаете!.. – забранились на причётниц соседи, у кого дух был покрепче и сознание ещё не помутилось и от уже пережитого, и оттого, что ещё, возможно, суждено испытать.
Дальше вырубок ехать было нельзя. Натоптанная дорога кончилась. Обоз сунулся было на просеку. Но кони сразу ухнули по грудь, протянули сани шагов сто и, выбившись из сил, стали шарахаться по сторонам, падать на колени, пятиться и ломать оглобли.
– Стой! – закричала ехавшим впереди Пелагея.
Она пробежала вперёд. Надо было что-то решать, что-то предпринимать.
Обоз шёл сам собой. Никто им не руководил. Когда шли сборы, все думали, что деревню поведёт в лес сам Пётр Фёдорович Бороницын. Но Пётр Фёдорович остался при пулемёте. И обоз отправился без него. Вначале не было нужды в вожатом. Обоз двигался по наезженной дороге. Шли и шли. А когда дошли до вырубок и упёрлись в снежную целину, спохватились, закричали тревожно:
– Куда ж дальше?
– Сказали, где-то землянка есть! А ничего тут нет! Голый лес кругом!
– Где ваша землянка?
– Детей поморозим!
– Кто знает, куда дальше? Давай в голову обоза!
– Не проедем!
– Куда?
– Завели, мать иху!..
– Зря хаты бросили…