Хаустов открыл глаза: окоп, сырые стенки, изрубленные лопатой, край плащ-палатки упал, и тусклый рассветный туман просачивался в его логово вестью о том, что ночь на исходе. Он уже привык к тому, что война – это когда просыпаешься от холода и могильной сырости в окопе. Он стащил с кольев плащ-палатку и выглянул наружу. Ещё не рассвело как следует. Но видно, что снег местами сошёл, правда, кое-где ещё лежал, и, видимо, именно от него исходил тусклый свет, который он принял за рассветный. Снова накрапывал дождь. Небо непонятное. За Боровной всё оставалось на прежних местах, и танки, и бронетранспортёр. Хотя виднелись они смутно. «Красивый пейзаж», – подумал Хаустов с каким-то забытым и злым ликованием. Он вырвал из записной книжки лист, подсветил спичкой и тщательно вписал в него свою фамилию, имя и отчество, затем домашний адрес и место работы. В конце написал короткую записку жене. Всего две фразы: «За сына отомстил. Береги себя и не расставайся с внуком. Прощай». На другой стороне крупно вывел дату. Листок свернул вчетверо, затем закатал трубочкой и сунул в стреляную гильзу. Дульце сплющил на камне сапёрной лопатой.
Петров застал его за этой работой, когда Хаустов тюкал лопатой, завальцовывая гильзу. Сразу обо всём догадался.
– На всякий случай, Петров, имейте в виду. Это лежать будет здесь. – И Хаустов сунул гильзу в узкий кармашек под брючным ремнём. Кармашек тот был предназначен для ношения смертного медальона. Но смертники бойцы выбросили почти сразу, боясь поверья: заполнил, жди пулю. – Это адрес и всё остальное. Записка жене. А вы, Петров, свой медальон заполнили?
– Заполнил. Но где-то потерял.
Больше об этом они не заговаривали.
Вскоре пришёл лейтенант Багирбеков. С ним двое артиллеристов. Взводный тут же подозвал к себе четверых: Колядёнкова, Петрова, Хаустова и, немного помедлив, выкрикнул фамилию бронебойщика Колышкина.
– Пойдёте за речку. С артиллеристами. Задача – найти колесо для орудия. А вам, Колышкин, осмотреть подбитый вами танк и взорвать его. В помощники себе подберёте любого человека из группы. Сейчас три часа ночи. Даю вам два часа. К пяти ноль-ноль – вернуться.
– Дозвольте, товарищ лейтенант, и мне на эту вражину посмотреть, – подал голос второй номер.
– Вы должны остаться здесь и охранять противотанковое ружьё, – оборвал его взводный, и Брыкин затих.
Через речку Боровну они переходили правее моста. Там отыскались ольховые клади, какие обычно сооружают в приречных деревнях по весне после паводка: рубят две ольхи напротив, на том и другом берегу, скрепляют поперечинами, чтобы ольхи случайно не растащило течением, вот тебе и мосток.
Колядёнков шёл впереди. Буквально в затылок ему дышал артиллерист. Когда Колядёнков останавливался, чтобы схватить чутким ухом охотника пространство впереди, артиллерист не сразу понимал, что надо тоже замереть хотя бы на мгновение, толкал в спину стволом драгунки и шёпотом спрашивал:
– Чего там?
И в пойме, и в поле было тихо. Так тихо, как будто там накануне вечером не было никакого боя. Танк, оказывается, подымил-подымил да так и не загорелся по-настоящему. Бронетранспортёр выгорел и теперь, даже издали, через заросли ольховника, отзаривал малиновой окалиной. Какие там могли остаться колеса?
Старшим группы лейтенант Багрибеков назначил одного из артиллеристов. Но тот шёл в середине, третьим или четвёртым, молча спотыкался в серых сумерках, словно никакого дела ему и не было ни до поисков колеса для «сорокапятки», ни до танка, который надо было взорвать или сжечь. И Филипп Колядёнков вначале жестами, а потом короткими командами вскоре приучил группу к тому, что надо слушать его.
Когда перебрались на правый берег Боровны и вышли на чистое, в пологой низинке, совершенно негодной для укрытия, обнаружили двоих убитых. Вначале показалось, что они сидят на корточках и вот-вот оттуда загремят выстрелы. Петров, первым заметивший убитых, кинулся за кусты и начал тормошить затвор винтовки.
– Тихо, парень, эти уже с нами воевать не будут, – остановил его бронебойщик.
Артиллеристы тут же сняли с немцев ранцы. Вот почему те выглядели в темноте живыми. «Видать, ребята ходовые, на войне не первый день», – сразу оценил артиллеристов Колядёнков.
– Вот что, артиллерия, сложите-ка эти баулы возле стёжки. Заберёте на обратной дороге. Понятно?
Те помялись, пошептались и послушно побросали ранцы под кустом.
– А вы, – ткнул он дулом винтовки Хаустова, – заберите у них документы.