– Вот тебе и атака, – хрипели и стонали в овраге.
– Сходили…
А в деревне уже взрёвывали моторы, слышались крики и команды.
– Уходить! Уходить!
– Они сейчас сюда придут!
Старшего лейтенанта Мотовилова тащили под руки. Он запрокидывал голову и ругался в гроб и в душу.
– Багирбекова ко мне! – закричал он. – Пусть Багирбеков примет командование!
– Убит Багирбеков.
– Как «убит»?!
– Наповал.
– Климкина!
– Бредит он уже, товарищ старшина, – сказал связной Самошкин, всё это время ни на шаг не отходивший от ротного. – Климкина ж ещё днём…
– Слушай мою команду! – рявкнул старшина Звягин. – Пулемётчики – ко мне!
Звягин выставил заслон. Пулемётчиков среди уцелевших не оказалось. Пулемёт притащили из сосняка. Этот был тот самый МГ, первого номера которого подстрелил Петров. Но стрелять из него никто не умел. А может, просто не нашлось добровольного кандидата в смертники. И тогда старшина лёг возле пулемёта и коротко приказал остальным:
– Ротного не бросать. Ни живого, ни мёртвого.
Они бежали по чавкающей грязи. Карабкались по склонам. Раненых никто не перевязывал. Пахло мочой и кровью.
– Раненых не бросать!
– Сволочи! Не бросать своих!
Когда горстка уцелевших выбралась к своим окопам, в глубине оврага ударил длинными очередями немецкий пулемёт. Никто не проронил ни слова.
Они расползлись по траншее. Кто тут же засыпал, забравшись под навес плащ-палатки на сухую солому. Кто перевязывал раненого товарища, не желая отпускать его на тот свет. Кто курил и молча посматривал в поле, над которым играло зарево малеевского пожара.