– Держи строй, ребята!
Немцы шли ровной цепью с одинаковыми интервалами. Ни выстрела, ни крика команд. Они уже всё решили, как разделаться с их отрядом и двумя храбрыми лейтенантами.
Вначале зарычали на левом фланге. Там, в тумане, видать, схватились те, кого вёл лейтенант в кожаной куртке. А уже через мгновение вихрем захватило и остальных.
Туман в один миг будто рассеялся. И они увидели, что ровные столбики, вышедшие из болота, движутся на них полукольцом, охватывая с флангов. «А значит, их больше, – с ужасом понял Отяпов, – если решили окружать». Но теперь надо было думать уже о другом. А лучше вообще ни о чём не думать, чтобы не мешать ни себе, ни своим товарищам.
В какой-то миг Отяпов успел увидеть, как Гусёк обогнал его и, держа винтовку со штыком на вытянутых руках, чтобы она была длиннее, кинулся в расступившийся туман, но тут же упал, то ли споткнувшись, то ли сбитый с ног пулей или ударом немецкого приклада. И это его спасло от другого приклада, который немного запоздал и только чиркнул металлической накладкой по каске Гуська.
Отяпов боялся потерять винтовку. Он уже не думал ни о лейтенантах, ни о своих боевых товарищах Курносове и Гуське – винтовка стала его и командиром, и напарником. Он перехватил её одной рукой поперёк цевья, другой за шейку приклада и расчищал перед собой пространство, круша всё, что выступало из тумана и преграждало ему путь к переправе, к разбитому мосту, к лейтенанту, потерявшемуся в этой смеси тумана и ужаса.
Рукопашная закончилась так же неожиданно, как и началась. Отяпов застал себя стоящим на коленях. Перед ним лежало тело человека, которого, должно быть, он сбил с ног минуту назад. Одето оно было в тёмно-зелёную шинель с погонами. Рядом лежала винтовка с примкнутым широким белым штыком, похожим на нож.
– Живой? – Кто-то знакомый наклонился к нему, заглянул в лицо, нелепо улыбнулся.
– Ну что ты головой трясешь? Как конь перед бороздой… – сказал другой.
Кому это говорили? Неужто ему, Отяпову? Он потрогал свою голову. Ничего, голова была в каске, каска цела, голова тоже.
– Пошли, пошли…
А голоса хоть и знакомые, а будто издали доносятся до него.
Вот и лейтенант. Тот, первый, злой, в кожаной куртке. Теперь у него в руке немецкий автомат. Смеётся. Довольный. Видать, повезло ему, по шее не попало. А где другой, молодой, с ППШ?
Под сосной складывали убитых. Знакомых среди них никого нет. Как нет? Вот лежит, голова разбита, затылок словно косой срезан. Вот он, твой лейтенант, боец Отяпов. Тот, кто тебя в бой повёл. Кто первый в свалку кинулся. Кого ты искал в тумане, чтобы рядом с ним быть. И буденовки на нём уже нет. Видать, потерял…
Болела спина. Болело плечо. Болела левая рука.
– На вот, переобуйся. Далеко ли ты, разутый, уйдёшь? – опять этот голос. Голос хороший, сердечный. А рассмотреть лицо человека, который так заботливо разговаривал с ним, Отяпов не мог. Перед глазами плавал разноцветный туман. Как будто бабочки с диковинными крылышками порхали в жаркий июльский полдень над сырой лесной дорогой. Такие дороги он любил – едешь на телеге вдоль оврага, сено с лесного покоса везёшь, а они кругом летают, на рубаху садятся, на руки, цепкими лапками кожу щекочут…
Он сел и начал переобуваться. Новая обувка пришлась ему впору.
– Твой трофей. Заслуженный. Носи.
Голос он узнал. С ним разговаривал Курносов.
– А где моя винтовка? – спросил он Курносова.