За холмом

Теперь обрадовался путешественник, что, конечно же, не ускользнуло от цепкого взгляда сына члена Совета.

– Но тогда ты мне добавишь ещё шнурки! – Бегемотик кивнул на кроссовки, стоявшие у кровати, зашнурованные довольно грязными, но всё ещё яркими зелёными шнурками.

– А я как ходить буду? Другие дашь вместо них?

Бегемотик тут же нагнулся к туфлям и спустя считаные секунды протянул мужчине кожаные новые сыромятные жгутики.

– Ладно, – он взял обновку и, изображая на лице все страдания жизни, очень медленно и чуть не плача расшнуровал кроссовки. – Держи предоплату. Но пакет – потом.

– Пакет?

– Вот это высокохудожественное изделие. Оно называется у нас пакетом.

– Странно, не очень похоже, – Бегемотик в задумчивости вертел драгоценные грязно-зелёные куски синтетики в руках, а мысли его были уже где-то совсем далеко.

Очнувшись, он сунул шнурки в карман, подмигнул путешественнику и направился к двери, напоследок пригласив его на общий завтрак, поскольку отец семейства поел в одиночестве чуть свет и уехал на работу. Сегодня в Совете был важный день – рассмотрение дела пришельцев.

В доме члена Совета всегда всё было степенно и неспешно. Но сегодняшний темп всё равно поразил: за завтраком Бегемотик, казалось, вообще никуда не торопился, он явно решил переплюнуть отца по грациозности движений: делал всё так медленно, будто спал на ходу, говорил нараспев, как специально. Завтрак в итоге растянулся часа на полтора, если судить по всё ещё продолжавшим «тикать» внутренним часам путешественника.

А вот в доме богача царила такая суета, что она больше походила на панику. С рассветом на этаже, где томилась в заключении пленница, начался бесконечный топот: служанки носились по коридорам, громко переговариваясь. Несколько раз они бесцеремонно заглядывали к ней, пристально смотрели, ничего не предлагали, ничего не делали, а просто закрывали дверь и вновь куда-то мчались, как стадо коров. Наконец они немного угомонились и принесли завтрак. Женщина только приступила к еде, как в комнату ворвался бледный как смерть толстяк. Глаза его безумно вращались, а кулаки были сжаты так крепко, будто он что-то ценное только что украл и в них прятал. Кажется, именно хозяин дома был причиной общей паники. Хотя он и старался говорить ровно, без эмоций, истеричные нотки то и дело прорывались.

– Сегодня к полудню мы должны быть в Совете.

Пленница молча кивнула, непроизвольно съёжилась и вжалась в спинку стула – от толстяка по утрам она ожидала только очередного насилия. Но ему было сейчас не до этого.

– Почему-то вызвали на допрос не только тебя и меня как твоего… – он помычал, подбирая слово, – как твоего патрона, скажем так, я же за тобой наблюдаю. Они зачем-то вызвали ещё моего сына и, что вообще ни в какие ворота, всех служанок, обслуживающих этот этаж! – тут богач по-свински взвизгнул.

Женщина никак не могла проглотить кусок творожной запеканки, который отправила в рот как раз перед появлением толстяка.

– Это уму непостижимо! Что они хотят? И тебя сопровождать приказали не мне, а художнику! Этот хмырь, наверное, что-то им наплёл! Как они могли? Против меня? С моей руки ели… А этот рисовальщик? Да кто он такой!

Толстяк выбежал из комнаты, не закрыв за собой дверь, через считаные секунды вернулся:

– Ты смотри там! Ничего не болтай! Смотри мне! – он показал кулак, хлопнул дверью и бегом удалился. От его топота, казалось, сотрясалось всё здание.

В растерянности женщина доела завтрак и приблизилась к двери. Она была не закрыта. Выглянула – никто её не сторожил, а бегавшие по коридору служанки не обращали на неё ровным счётом никакого внимания. Она осторожно, будто шла по минному полю, спустилась вниз. Никто не предпринимал никаких действий, чтобы её задержать, у неё даже мелькнула мысль: не воспользоваться ли моментом и дать дёру? Правда, неизвестно, куда бежать… В холле, к своему изумлению, она заметила художника. Тот преспокойно восседал в одном из кресел и задумчиво разглядывал генеалогическое древо толстяка, очевидно, его собственной работы, а может, кого-то из их династии.

– Господин художник! – женщина бросилась к нему, как к родному.