Он вскочил с кресла, лицо расплылось в широчайшей улыбке, он снял берет и помахал им в воздухе.
– О, как я рад видеть вас! Я приехал сюда пораньш
– А что, могли куда-то деть? – приблизившись, пленница взяла обе руки художника и сжала их, не то выражая признательность, не то ища защиты.
– Люди, правящие этой страной, подчас непредсказуемы… – лицо художника наполнилось скорбью. – А их коварство не знает границ. Я тут посижу, вы собирайт
– А я собрана! – радостно заявила женщина.
Художник оторопел, а она рассмеялась.
– Да-да, это моя обычная повседневная одежда, я в ней сюда попала.
– Но она совсем не яркая! Так не пристало выглядеть такой красавице, как вы! Да ещё в штанах! – художник так переживал, разве что лицо не закрыл от стыда за собеседницу.
– Нет-нет! Как раз эта одежда весьма хороша, а ваша вызывает у меня раздражение, такую носили у нас сто лет назад, а то и больше!
Художник замялся, теперь ему неловко стало за отечество вообще и за местную моду в частности.
Мимо с необычайной для такой туши скоростью промчался богач в сопровождении сына и целой свиты слуг. Он успел на лету грозно глянуть на художника с пленницей и что-то невнятное пробормотать. Отец с сыном водрузили свои тела в роскошный экипаж, слуги проводили их поклоном, а потом поплелись следом.
– Что-то они рановат
Они вышли, художник махнул рукой, и к ним подъехала удобная небольшая повозка, запряжённая парой лошадей.
Перед зданием Совета было людно, что само по себе было нонсенсом: солнце стояло уже высоко, а кучи людей праздно шатались вокруг либо пытались проникнуть в здание. Перед входом стоял экипаж богача и ещё двенадцать автомобилей, запряжённых лошадьми, – на них приехали члены Совета. Практически одновременно с коляской художника подкатило нечто, больше похожее на цыганскую кибитку: ярко-красный фургон, испещрённый разноцветными орнаментами. Это был экипаж сына члена Совета.
Муж и жена столкнулись лицом к лицу. И хотя не виделись они всего несколько дней, казалось, прошла вечность. Ещё недавно они бы многое отдали, чтобы не видеть друг друга хоть какое-то время. А сейчас стояли, не в силах сделать и шага, не сводили друг с друга глаз и оба плакали. Рядом в растерянности суетились сопровождающие – художник и сын члена Совета. Они бегали от двери к двери, переминались с ноги на ногу на месте, будто приспичило по нужде. Разводить в стороны несчастных супругов было совестно, но вроде бы и не положено было им никакое свидание. А с другой стороны, никто особо и не смотрел на них, экипажи скрывали их от любопытной толпы людей, под всякими благовидными и не очень предлогами явившихся в Совет, прослышав про суд над пришельцами.
– Я скучал по тебе, – наконец выдавил из себя мужчина.
Женщина молча приблизилась к нему и пальцами провела по его мокрым щекам, по губам, шее. Разрыдалась и упала в объятия. Художник с Бегемотиком, не сговариваясь, заслонили их спинами от возможных любопытных взглядов со стороны здания Совета.
– Я была иногда несправедлива к тебе, – подняв голову, прошептала жена.
– Иногда? – он улыбнулся, продолжая хлюпать носом.
– Ну, заяц! – она шутливо хлопнула его рукой по груди и заулыбалась в свою очередь. – Ты опять? Ну хорошо: я часто была несправедлива к тебе, так же, как и ты ко мне!