В Маньчжурских степях и дебрях

22
18
20
22
24
26
28
30

Японцы словно из-под земли выросли.

Должно быть, они выехали на этот бугорок из какой-нибудь лощины. Один японец смотрел в бинокль.

Дикая, торжествующая радость вспыхнула в Рябове. Сразу в голове созрел план.

Он остановил лошадь и махнул японцам рукою, указывая им в то же время назад, в ту сторону, откуда ехал.

Уж его-то японцы могли принять за кого угодно, только не за русского!

Он сделал все, что мог, на что у него хватило хитрости, чтобы дать понять японцам, что он хочет сообщить что-то очень важное… Может быть, о русском отряде, который он видит вдали. Японцы, вероятно, так и поняли его жесты. Они съехали с пригорка и направились к нему. А он не тронулся с места. Он их поджидал, не переставая жестикулировать, маня их к себе.

О, как он их ненавидел в эти минуты!.. Он ненавидел их еще больше, чем тех двух убитых около фанзы.

Будто это не люди подъезжали к нему, а злые, нехорошие звери, которых нужно уничтожать.

Один японец был офицер…

— Его первого, — решил он…

Ему приятно было сознавать, что японцы подъезжают к нему, ничего не подозревая.

Офицер держал в руках бинокль. Поводья его лошади висели свободно, заброшенные за луку.

Винтовка у другого японца была за спиной. Японцы принимали его, должно быть, либо за своего шпиона, либо за хунхуза, либо за добровольного шпиона-китайца.

Теперь уж все человеческое в нем сгорело… И когда он рассмотрел лица врагов, не искаженные тем чувством, которое клокотало в нем, он почти перестал владеть собой. В груди словно не хватало воздуху.

Злобное чувство претворилось в настоящий огонь, в огненное дыхание.

Японцы уж были в пяти шагах от него. Он видел, как офицер вздрогнул, встретив на себе его взгляд. Будто офицер и правда увидел перед собой зверя.

Он видел также, что офицер, кажется, хотел ему сказать что-то и не мог. Будто слова, готовые сорваться с губ, тоже испугались его, Рябова.

Тогда, выхватив револьвер, он бешено крикнул:

— На!

И выстрелил в офицера.