Маленькие фигурки перепрыгивают через рытвины, через камни. Иногда их затягивает пылью и дымом когда между ними рвутся снаряды.
И тогда трудно разобрать, бежит ли неприятель назад, остановился ли, или продолжаешь стремительно наступать… Маленькие фигурки видны смутно и неясно.
Но дым и пыль редеют.
Дым и пыль вместе с тем будто уходят назад, и из пыли выскакивают опять все те же маленькие синие фигурки.
В сердце закрадывается злоба…
И досадно, что спуск под скобой винтовки сначала нужно довести пальцем до «отказа» и потом уже нажать на спуск… Порывисто дергает палец за спуск.
«Вот тебе! На! Ешь!»
— Ешь, — действительно, бешено кричит кто-то в окопе.
Слышно, как рикошетируют пули, выпущенные наскоро, как попало, шлёпнувшиеся где-нибудь о камень в нескольких шагах впереди и потом с тоненьким жужжащим писком уносящиеся в сторону.
Впереди громовой взрыв.
Опять синие фигурки затянуло тёмно-жёлтой мутью…
Только ближайшие к окопу фигурки по-прежнему ясно видны.
Видно, как офицеры оборачиваются назад, слышно, как они кричат что-то, указывая на окоп саблями. Пригнувшись, выскакивают из дыма и пыли, как-то теперь по-особенному, скачками, будто из дома, объятого пламенем и готового сейчас рухнуть, фигурки.
Снаряд угодил как раз в цель…
Словно в кучу воробьев выстрелили из ружья дробью: в редеющем дыму видно, как бьются и, кувыркаясь, катятся с камней убитые и раненые… Их много.
— Пачками!
Голос у ротного окреп. Он словно подтянулся.
Крикнув, он вобрал в себя воздуху полной грудью и опять крикнул во весь голос, тараща глаза и отдувая щеки:
— Пачками!
Кажется, он хотел своим голосом усилить и без того бешеный огонь окопа.