В Маньчжурских степях и дебрях

22
18
20
22
24
26
28
30

Второй раз ему не зачем было командовать: солдаты и так его хорошо слышали… Но он уж не мог удержаться, чтобы не крикнуть, когда около него захлопали выстрелы.

Словно и правда, его голос имел силу убивать или, по крайней мере, помочь убивать.

Враг уж совсем недалеко.

Теперь он сгрудился в кучки.

— Банзай!..

Пока японцы бежали, как кому вздумается, врассыпную, карабкаясь по обрывам и камням, это «банзай» вспыхивало только временами, отрывисто, то там, то тут, сейчас же заглушаемое гулом орудий, треском ружейных выстрелов, грохотом взорвавшихся снарядов.

Будто огненные языки начинающегося пожара, выскакивали среди шума бури и гасли заглушаемые этой бурей.

И опять вспыхивали, потому что та же буря, заглушая их в одном месте, раздувала в другом.

Теперь отдельные вспышки слились и вспыхнули сразу ярким огнем:

— Банзай!.. Банзай-а-й!

Впереди одной из кучек бежал офицер, уже пожилой, с седой клочковатой бородкой, без фуражки, с окровавленной щекой.

Бежал он, наклонившись вперед, нагнув голову, прикрывая левой рукой согнутой в локте лоб.

В правой руке была сабля.

Он смотрел вперед из под руки и кричал что-то, должно быть, тоже «банзай», раскрыв рот во всю ширину… Длинные натянутые морщины шли у него по щекам, по сторонам рта, загибаясь к подбородку.

Непонятным и странным казалось, для чего он загораживал лоб рукой. Будто он боялся, как бы пуля не попала непосредственно в лоб.

Будто рука могла защитить его от пули.

II

Ротный командир, подняв левую руку и согнув ее так, что угол локтя приходился почти как раз против носа, положил на сгибе локтя револьвер и прицелился в седого офицера.

Странное дело! Он целил седому офицеру прямо в верхнюю часть лица, в лоб.

Но его вдруг словно что толкнуло.