В Маньчжурских степях и дебрях

22
18
20
22
24
26
28
30

Веки у корейца дрогнули едва заметной дрожью. Большие пальцы перестали шевелиться; потом он задвигал ими с большей, все возрастающей скоростью… Казалось, один палец хотел перегнать другой.

Высоко раза два поднялась и опустилась грудь.

Медленно, точно это для него было трудно, он поднял веки и сказал тихо, слабо шевеля губами:

— Хорошо, только я не виноват.

И опять колыхнулась его грудь, поднимаясь высоко, с долгим вздохом…

Синков обратился к Семенову.

— Вынеси из-за перегородки сюда стол с бумагами и саквояж под кроватью.

Синков подошел к переборке, прислонил к ней винтовку и вошёл за переборку.

Синков, все время не спускавший глаз с корейца, заметил, как желтые белки его глаз, будто под белками у него было что-то жидкое, передвинулись, блестя из-под век, в сторону, где Семенов поставил ружье.

Ему показалось даже, будто вся фигура корейца чуть-чуть передвинулась в ту сторону, точно стала ближе к переборке… Но он видел, что кореец стоит неподвижно… Он чувствовал только, что все живое, что было в корейце, тянулось вместе с его глазами к переборке…

И вдруг он почувствовал, что кореец смотрит на него уголком левого глаза… И опять, переливаясь при свете лампы, желтые зрачки перекатились под веками, и теперь уже обе черные точки зрачков прямо остановились на Синкове…

Вошел Семенов со столом и кожаной сумкой…

— Осторожней с мешком, — сказал Синков.

Он подумал еще тогда, когда искал шпиона под кроватью, что в кожаной сумке может быть пироксилин, и теперь вспомнил об этом.

— Осторожно!

Синков тихо опустил на пол стол и мешок, взял ружье и, как раньше, остановился у входа.

Синков стал разбирать бумаги.

Все бумаги оказались съемками с наших укреплений и прилагающих к ним местностей.

Синков сам делал эти съемки для себя на память, и теперь ему казалось, он видит перед собой свою собственную работу, переведенную начисто, в большем масштабе и с японскими надписями и пометками.

— У тебя давно этот капитан?