— Мы будто в зоопарке или заповеднике! — Кольча отступил немного, давая дорогу какому-то отважному зверьку, ткнувшемуся прямо ему в ноги.
Стало быстро темнеть, будто солнце уже закатилось. Светлый диск его едва угадывался в мутном наволоке. Дождь собирается, самолеты не обманули.
И вдруг запахло гарью, и точно снаряд киношный разорвался вверху, брызнув черными осколками. Это пронеслись с тревожными криками сбившиеся в клубок птицы. Пожар!..
Что есть духу мы кинулись обратно — вниз, к Кутиме. Обогнав Кольчу, лечу как лось, не разбирая, что под ногами.
«Не успеть!» — больно резануло меня по сердцу.
— Сгорим, Кольча! — остановился я. — Давай назад, в скалы…
На гору огню не забраться — есть нечего. А лощина с сухостоем вспыхнет как солома. Мы повернули, и откуда только силы взялись — одним махом перемахнули через кусты, в которых марала видели, и выскочили на кочкастую чистину, за которой уже начинался пихтовый стланик, выше всех забравшийся на гору. По высокому малиннику слева от нас бежал навстречу кто-то большой и тяжелый. Лось! Прямо на нас несется, задрав голову и закинув на спину ветвистые рога. Птицей стелется над кочкарником, всхрапывая, комья земли с травой летят из-под копыт, бородатая горбоносая морда вся в пене. Мы едва успеваем отпрянуть назад и спрятаться за сосну.
За сохатым, приотстав, пробежала лосиха с лосенком, потом еще одна с двумя телятами поменьше ростом, потом засеменила пятнистая кабарожка. У хвоста ее, выбившись из сил, понуро плелись не поспевавшие за ней два пушистых детенышка на тоненьких ножках. Детенышки были чуть побольше кролика, а у матери, бедняжки, был такой замученный и испуганный вид, что даже мой собственный страх отодвинулся.
— Ты вон туда погляди! — крикнул я Кольче, показывая на вал огня, скатывавшийся по сухостою вниз.
Отсюда, сверху, лощина кажется похожей на большущую воронку, разрубленную вдоль. Широкой стороной она к речке спускается, а горлышком уткнулась в глубокий распадок, весь объятый огнем. Одно спасение для нас скорей на скалы!
— Жми, Кольча! — закричал я, не узнавая своего голоса. — Зажаримся тут… заживо!
Сейчас бы самое время встречный пал пустить. Гора огня схлестнется с другой горой, и они подомнут друг друга, задушат. Только нам никак нельзя пойти на это. Ванюшку можем сжечь. Да, пожалуй, и не успеть уж. Это же сухостой, смолье. Порох!
Кто же стрелял? Может, нет уж в живых нашего командора?.. А если живой он, то успел ли укрыться от огня где-нибудь в безопасном месте?..
— Не отставай! — заорал я на Кольчу, срывая на нем зло. — Плетется как корова!..
Пожары в тайге бывают верховые и низовые. Низовики для человека почти не страшны — горит хвойная подстилка, валежник, пни тлеют и огонь лишь слегка опаливает внизу стволы деревьев. Поглядишь в тихую погоду на такой пожар откуда-нибудь с гривы, и кажется, что это огромное множество костров-дымокуров рыбаки или охотники разожгли, встав большим табором. А вот как сейчас верховик начнет пластать, тут уж дай бог ноги. Сгоришь и не охнешь!
Задыхаясь и изнемогая от усталости, мы все выше карабкались по камням. Но если ветер поднимется, нам и на скалах придется лихо, засыплет углями и горячим пеплом. Дернул же меня черт пойти в этот поход. Предлагал Ванюшка плыть с острова на Галкиной берестянке, надо было плыть…
Срывая из-под ног камни, мы лезем по осыпи, спутанной пихтовым стлаником. Он рвет и царапает нас, как колючая проволока. По спине ружье колотит. Руки у меня в крови, но боли я почти не чувствую.
22
Когда Антон и кореш его шли вдоль ключа, Ванюшке легко было следить за ними, не упуская их из виду. Сухостой тоже хорошо просматривался, и спрятаться в нем легко. Но вот начался живой кедровник — густой и тенистый. А за кедровником раскинулась широкая пустошь, покрытая выгоревшей под солнцем жухлой реденькой травой. Это был обратный склон горы. За пустошью опять стеной поднималось густое чернолесье.
Ванюшка остановился в замешательстве, не зная, на что решиться. По пустоши за золотничниками не побежишь: вдруг оглянется кто-нибудь из них. И ждать тоже нельзя: скроются в осиннике, вывалившем густо на край пустоши.
ebooksa