Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

– Ах, друг мой Троубридж, – похвалялся де Гранден, запивая бутерброд вином. – Разве я не говорил вам, что мы обретем здесь ночлег?

– Конечно, вы исполнили обещание, – согласился я, дожевывая телятину, распаковывая рюкзак и готовя подушку из свернутого жакета. – До утра, старина.

– Прекрасно, – ответил он, – пойду покурить на улице и вскоре присоединюсь к вам.

Мне удалось поспать час или немного больше: меня разбудили настойчивые толчки в бок и отчаянный шепот в ухо.

– Троубридж, Троубридж, друг мой, – тихо шептал Жюль де Гранден. – Боюсь, этот дом совсем не то, что мы думали…

– А, в каком смысле? – пробормотал я, садясь в полусне и оглядывая полутемный зал.

– Ш-ш-ш, не так громко, – предостерег он, наклонился ближе и проговорил: – Вы знаете происхождение английского слова «паника», друг мой?

– Что? – с досадой ответил я. – Вы разбудили меня, чтобы обсудить этимологию слова? И это после тяжелого дня? Боже мой, люди…

– Отвечайте! – резко приказал он, и тут же смягчил тон. – Пожалуйста, скажите мне, откуда произошло это слово?

– Повесьте меня, если я знаю, – ответил я. – Я сам повешусь, если узнаю. Пусть оно пришло к нам с островов каннибалов, или там еще откуда…

– Тихо! – скомандовал он, затем поспешно продолжал: – В древние времена, когда бывало всякое, друг мой, Пан, бог Природы, был для людей вполне реальным. Они были уверены, что тот, кто увидит Пана после сумерек, немедленно умрет. Поэтому и теперь человека, охваченного слепым, безотчетным страхом, мы называем «паникером». Что из этого следует? Помните, друг мой, молодая особа, встретившаяся нам, сказала, что видела, купаясь, в кустарнике усмехающееся лицо Пана?

– Согласен, – ответил я, откидывая голову на импровизированную подушку и собираясь заснуть.

Но он резко встряхнул меня за плечо.

– Послушайте, друг мой, – настаивал он. – Я вышел на улицу покурить, встретил одну из прекрасных молодых женщин, посещающую сей храм нового язычества, и вовлек ее в беседу. От нее я услышал много, и кое-что не понравилось моим ушам. Например, я узнал, что этот профессор Герман Джадсон – весьма недопонятый человек. О, да! Юристы неправильно понимали его много раз. Сначала они не поняли его и поместили в тюрьму за обман легковерных женщин во время трюков с гаданиями. Потом он попал в крепость за попытку овладеть наследством одной умершей леди, тогда как оно по праву должно было перейти к настоящим наследникам…

– Ну, и что из того? – проворчал я. – Это не наше дело. Мы же не комитет по нравам мастеров танцев?

– Да? – ответил он. – Я не совсем уверен в этом, друг мой. Боюсь, мы неверно поняли этого профессора Джадсона. Еще кое-что я узнал от молодой особы с ирландским носом в греческом костюме. Этот профессор основал школу танца и язычества, куда могут поступить только одинокие богатые молодые женщины, не имеющие ни родителей, ни родственников. Никто не оспорит у него наследства. Что вы скажете об этом, hein?

– Я полагаю, он заработает больше денег, чем дали ему мы, – ответил я.

– Несомненно, – согласился он, – намного больше. Также я узнал, что monsieur le professeur[110] требует от постоянных учеников завещаний, по которым большая часть их наследства отходит школе.

– Ладно, – продолжил я беседу, понимая, что мне не заснуть, пока он не успокоится, – что из того? Человек может быть искренним эстетом, проповедником культа прекрасного – и он нуждается в деньгах для осуществления своих идеалов.

– Совершенно верно, – согласился он, кивая, как китайский болванчик. – Но послушайте, друг мой Троубридж: в то время как мы прогуливались под звездами, я, пользуясь случаем, взял руку молодой особы…