Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена

Во Франции, где дороги были проложены для дилижансов за сотни лет до того, как ваш мсье Форд мечтал о них – существует множество мест отдыха для пешеходов. Здесь же… – и он распростер руки в красноречивом осуждающем жесте.

– Ну, ладно вам, – примиряюще сказал я. – Мы сами решили прогуляться пешком. И до сих пор погода нам благоприятствовала. А ночлег под открытым небом нам не повредит. Вон та, например, полянка наверху холма очень подходит для нашего лагеря!

– Наверное, так, – согласился он, взбираясь на холм и остановившись для передышки. – Parbleu, – сказал он, оглядевшись. – Боюсь, мы нарушаем границы частных владений, друг мой Троубридж! Это не естественная поляна, а рукотворная. Смотрите! – он обвел рукой вокруг себя.

– Черт возьми, вы правы! – уныло согласился я, обозрев окрестности.

Деревья – бук, береза и тополь – были спилены на пространстве в акр или более, пни выкорчеваны, посеяна травка. Одним словом, это была частная лужайка, от которой через рощицу рододендронов и карликовых сосен к зарослям высоких кедров бежала дорожка, выложенная отшлифованными камнями. Мягкий вечерний ветерок пошевелил листву, и мы увидели вдалеке огонек.

– Плохо дело, – пробормотал я, – придется поспешить и найти для нашего лагеря другое место.

– Mille cochons, non![108] – воспротивился де Гранден. – Это не для меня! Parbleu, мои сбитые ступни, мои стонущие от усталости колени не смогут принять от Матери-земли ее заботу, которой они не знали много лет, с благодарностью! Пойдемте к владельцу того особняка и скажем ему: «Мсье, перед вами два достойных путешествующих джентльмена, жаждущие крова над головой и пищи, а также ванны и чаши вина – если, конечно, отвратительный мсье Вольстед[109] позволил вам сохранить его!» Он не откажет нам, друг мой! Morbleu, человек с милосердием сенегальского идола не отказал бы в столь жуткой ситуации! Я буду умолять его со слезами – pardieu, я буду рыдать как героиня синема, я буду воздевать руки – и упрошу его! Не бойтесь, друг мой, мы будем квартировать вон в том доме этой ночью, или Жюль де Гранден останется без ужина в кровати из сосновых игл.

– Хм, надеюсь, ваш оптимизм оправдается, – проворчал я и последовал за ним через постриженную лужайку по каменной дорожке к огням, светившимся за кедровой рощей.

Мы прошли уже футов сто, и тут внезапный резкий крик и какой-то шум в чаще на краю полянки остановил нас. Что-то трепещущее и белое, мерцая как призрак в слабом звездном свете, под сопровождение мягких шлепающих звуков, прорвалось сквозь кустарники и приблизилось к нам.

– О, господа, бегите, бегите, ради спасения жизни, там… там – Пан! – кричала испуганно девушка, подбежавшая к нам. – Бегите, бегите, если хотите жить! Он здесь, говорю вам! Я видела его лицо среди листвы!

Маленькая тонкая рука де Грандена непроизвольно потянулась пригладить пшеничные усики – он оглядел нашу свидетельницу. Она была высока и наделена величественной, статной красотой, подчеркнутой безыскусной белой льняной туникой, которая ниспадала с прекрасных обнаженных плеч до ступней и была перехвачена на талии поясом. Ее босые ноги, узкие, с высоким подъемом, были столь же белы, как ткань: я понял, что звук шлепков при ее появлении – это звук ударов ее ног о камни.

– Tiens, мадемуазель, – заявил, поклонившись, де Гранден. – Вы столь же прекрасны, как сама Афина Паллада. Кто же мог так напугать вас? Cordieu, для меня будет честью открутить его невоспитанный нос!

– Нет-нет! – умоляла девушка дрожащим голосом. – Не ходите туда, сэр, пожалуйста! Я говорю вам, Пан – великий бог Пан, сам находится в тех кустарниках… Несколько минут назад я отправилась искупаться в фонтане, а когда вышла из воды, увидела между рододендронами его усмехающееся лицо! Это было всего лишь секунду! Я так испугалась, что не посмотрела снова, но… пойдемте в дом! Быстрей, быстрей, а то он опять появится и… – Она содрогнулась и поспешно, но с изящной грацией, направилась к кедровой роще.

– Sacré nom! – пробормотал де Гранден, глядя на нее. – Или мы сошли с ума, друг мой Троубридж, или действительно эта красавица – богиня прошлой эпохи? Nom d’un coq, она говорит по-английски как американка, но ее костюм, ее божественная красота – они из тех времен, когда Пигмалион отделил живую плоть от безжизненного мрамора!

Пройдя кедровую рощу и приблизившись к дому, мы услышали гул женских голосов, мягко напевающих в унисон. Мы увидели квадратное здание из белого или светлого камня – насколько это можно было определить в плохом освещении, – за широким портиком с высокими колоннами дорического ордера. Девушка поднялась по трем широким ступенькам к входу, шлепая по камням босыми ногами. Мы следовали за нею, задаваясь вопросом: что за народ проживает в этой части классической Греции, посреди лесов Нью-Джерси?

– Morbleu! – удивленно воскликнул де Гранден, остановившись в широком дверном проеме.

В доме (или храме) нашим взорам открылось большое помещение, почти пятидесятифутовый квадрат, выложенный в шахматном порядке плитами белого и серо-зеленого камня. В центре стояла квадратная колонна черного камня, приблизительно три фута высотой, увенчанная урной из какого-то полупрозрачного материала – в ней мерцал свет. По стенам в кольцах висели факелы. Их мерцающий свет открывал нашим взорам круг из десяти молоденьких женщин в таких же классических туниках, что была и на девушке, встреченной нами в лесу. Они склонились перед урной, их лица были скромно опущены долу, руки протянуты к центру. Мы наблюдали за девушкой: она прошла в круг, упала на колени, наклонив красивую головку и подняв руки в жесте немого обожания, так же, как и остальные.

– Тысяча чертей! – прошептал де Гранден. – У нас здесь адепты культа, но жрец – где же он?

– Там, я думаю, – я кивнул в сторону освещенной урны в центре.

– Parbleu, да, – согласился мой компаньон. – И он достоин такой аудитории, n’est-ce-pas?