Горячка

Боже правый! Тут сошла с ума вся природа! И все давно уже говорило мне об этом. Этот лес не был обычным лесом. Что могли означать эти долгие периоды тишины, слишком тяжкие, как будто мертвые, которые длились иногда по паре часов? Что должны были означать истерические вопли птиц, тысяч птиц, которых мы не видели, но которые оглушали нас целыми днями? Что должны были означать все эти излишне красивые цветы? Все эти нереальные ботанические драгоценности, которые Монтань определял как чрезвычайно редкие, и целые поля которых мы обнаруживали под гигантским сводом? А все эти спутавшиеся растительные образования, пестрящие черными дырами — слишком уж глубокими, слишком изысканными? Все эти животные, которые приближались к нам и позволяли себя убивать с покорностью, удивляющей наших лилипутов, но которые превращались в невообразимых чудищ с наступлением ночи…

Нас окружала не природа. Здесь были деревья, цветы и живые существа, как и в обычном лесу, только здесь это было нечто иное. Или у меня уже начались глюки? Только что еще может думать человек, затерявшийся среди тысяч квадратных километров чего-то, чего он никак не понимает? Что никак не существует?

Чего-то, что убивало нас, одного за другим. В конце концов, ведь все эти крокодилы мне ведь не приснились? И удав, и все остальное, случившееся с нами! Последняя кошмарная ночь оставила после себя новые беспокойства. Один Бог знал, какие ужасы могли еще случиться, какие опасности могли нас поджидать!

И дело здесь было не в страхе перед смертью. Мы с Пауло давно уже освоились с такими мыслями. Здесь дело было в том, что мы боялись умирать так далеко, в этой дыре, от зубов или когтей создания, о котором нам ничего не было известно. От существа неведомого, одаренного могуществом, нам неизвестным, с которым мы не могли бороться, и которое, покончив с нами, останется безнаказанным.

Перемещаясь, словно лунатики, без слова, даже не глядя друг на друга, мы собрали оставшиеся у нас сокровища. Кроме ружей у нас остался горшок и пять мачете. Это было единственное, что не сожрали чудища. Противомоскитная сетка, брезент, матрасы, подстилки… обжоры все это сорвали и поглотили. Остатки динамита были разграблены и на три четверти тоже съедены. От патронов остались только гильзы.

В наших карманах осталось только одиннадцать патронов… Жалкие остатки. Разбитая на куски пирога уплыла по течению. Несколько ценных предметов, бивни и двигатель лежали теперь где-то на дне. Река была глубокой, и ни за какие коврижки я бы не согласился нырять сегодня, под присмотром крокодилов, которых было видно по всей длине противоположного берега.

Молчащие и прибитые, мы быстро удалялись от реки. Нужно было снова входить в джунгли. Даже не договариваясь, мы направились в сторону Озера Динозавров.

Лишь неопределенные воспоминания, а точнее — их клочки, остались у меня после похода, длившегося — как мне казалось — много-много дней.

Мы шли гуськом. Насколько мне помнится, большую часть я шел первым. Ноги болели ужасно, все время мне хотелось остановиться, но я заставлял ноги передвигаться и идти дальше. Вон, до того дерева… Вон до того кактуса… А все остальное время я наверняка ни о чем не думал или просто отсутствовал мыслями в этом мире.

А еще был дождь, без конца, раздражающий как тысяча чертей, льющийся холодными струями их под зеленого свода. Одежда прилипала к телу. Волосы истекали водой. Губчатая почва была скользкой, и каждый шаг требовал невероятных усилий. И я просыпался в каких-то норах, и все время желудок сжимался при мысли, что дождь никак не прекращается.

Дождь начался часа через два после того, как мы выступили. Было очень жарко, температура росла быстро, становясь невыносимой, человек превращался в фонтан пота. Низкие заросли буквально исходили паром. Воздух наполнился тяжелыми запахами. Воцарилась тишина, настолько полная, как это было возможно лишь в этом лесу, а затем — наверху, на своде, начал раздаваться сильный стук.

Сделалось прохладнее. Не прошло и часа, как в крыше появились первые протечки. Потом уже вода начала стекать по растениям, капая с тех остроконечных листьев, которые нам описывал Монтань — и так оно уже и осталось.

Струи воды, плотные занавеси небольших ручейков лились на нас непрестанно. И среди этого потопа не было ни малейшего дуновения ветра. Вода падала вертикально вниз, неисчерпаемая и упрямая, втискиваясь в давно уже напитавшуюся почву. Появлялись потоки и лужи. Мы хлюпались в грязи, продвигаясь метр за метром, каждая нога весила несколько тонн, но мы шли вперед. Случались и падения. Кто-нибудь падал всем телом, поднимался и шел дальше.

Джунгли просто взбесились. Они были переполнены водой, со всех сторон перенасыщены жизнью. Выстреливали вверх кактусы с острыми, как бритвы иголками — надутые, непроходимые. Лианы колыхались, вились, шевелимые потоками воды, льющейся на них из под свода. Расцветали самые невероятные цветы: пурпурные, белые, темно-синие, блестящие и тяжелые. Мхи на деревьях превращались в гигантские фонтаны: все росло буквально на глазах.

Нет, в этом не было ни малейшего смысла. Мы были грязные, все в грязи, с воспаленными глазами, исхудавшие, отрепья одежды прилипали к коже — бледной и набрякшей от воды, которой мы буквально истекали. Марширующие без какой-либо цели духи, которые ложились спать, даже не помня об этом по причине усталости, и которые отправлялись дальше, даже толком не проснувшись.

Где мы находились? Где-то в первобытных джунглях, направляясь к какому-то озеру. Кто мы были такие? Вопрос неуместный. Что у нас имелось? Ничего, кроме принадлежности к миру живых. Хотя… Зачем мы шли? Осужденные, без возможности возвращения. Не было уже пироги, не было уже ничего. Уже не было возврата к цивилизации и к жизни. Практически, мы были мертвы. И это даже не было особо важным. Уже давно нам не с чем было прощаться. Только этот вечный дождь, этот лес, в котором могло появиться все, что угодно, и чего никто из нас, замкнутых в себе, видеть не желал.

Мы шли, ведомые инстинктом, приказывающим нам останавливаться, и наверняка, если мы присядем на земле, очень скоро лес нас обездвижит, поглотит и переварит. Возможно, что он покроет нас, неспешно, но неизбежно, своей растительностью, а пожиратели мертвечины воспользуются тем, чтобы вообще смести нас с поверхности земли.

Так уж ли сильно мы желали такой жизни? Почему было бы не сдохнуть сразу, на каком-нибудь логовище из великолепных, блестевших каплями воды цветов, которые иногда показывал нам лес?

Даже не могу вспомнить самого момента, когда мы дошли до озера. Знаю, что в какой-то миг, наверняка, что в самую пору для нас, оно появилось перед нами. Обширная серая поверхность, закрытая плотной вуалью барабанившего о воду дождя. Со всех сторон озеро окружали гигантские тростники, толстые и высокие, словно бамбук, верхушки которых сгибались под атаками ливня. В паре тысяч метров далее, на противоположном берегу, едва-едва удавалось заметить темную, нерегулярную массу джунглей.

Промокшие до нитки и уже не обращающие внимания на дождь, мы остановились среди неподвижных деревьев, между краем зеленого свода и краем воды.