— Да. Этого и следовало ожидать, — сказал Генрих и пошел по плохо освещенной улице. Ширин выглянула из машины и крикнула:
— Через час или два! Я просто еду в лес, прогуляться.
Генрих вернулся.
— Клянусь, я не произнесу ни слова, если вы мне позволите составить вам компанию.
Они поехали. Миновав несколько улиц пригорода, выехали на шоссе и через несколько минут оказались среди усыпанных снегом деревьев.
— Каждое воскресенье после обеда мы с мужем приезжали сюда на прогулку. Воскресенье в Иране — рабочий день, но Карл придерживается христианских обычаев. Воскресенье должно быть днем отдыха. Я привыкла к этому и приезжаю сюда даже тогда, когда он занят.
— Я не осмелился бы назвать это лесом, — сказал Генрих, глядя на несколько далеко друг от друга растущих стволов.
— У нас даже несколько деревьев называют лесом, потому что мы их уважаем. Древнеперсидская религия учит, что деревья живут так же, как и мы, что у них есть душа. Срубить дерево — все равно что убить человека. Как-то летом мы приехали сюда с Карлом и гостем из Германии. И тот, глядя на этот дуб, сказал, что он прекрасно подошел бы для гроба. Даже стал высчитывать, сколько гробов можно из него сделать и сколько на этом заработать.
— Они там, в третьем рейхе, уже чувствуют войну в воздухе.
— Войну? — недоверчиво спросила Ширин.
— В Европе война вот-вот начнется.
— Почему?
— Или потому, что слишком уж мы размножились и надо разредить человеческое поголовье, или же кое-кто хочет утолить свой огромный аппетит.
— Аппетит к чему?
— К доходам. Почему вы улыбаетесь?
— Мне вспомнилось: как-то Юзеф сравнил доход с любовью. Те, кто хочет получить слишком много, обычно теряют все.
— Но на войне теряют не сильные мира сего, а обычные люди, — произнес Генрих. Он наклонился, набрал полную ладонь чистого снега и поднес к губам. — Вы знаете, у него совершенно иной вкус, чем в Европе. Попробуйте.
— Но я же не знаю вкуса европейского снега.
Генрих снял шляпу, плащ и, как мальчишка, стал бегать по рощице.
— Если не хотите снега, то хотя бы немного побегайте.