Ну, по последней – за встречу!
Все выпили. Выпил и я, хотя и чувствовал себя в этом тосте лишним. Действительно, про эту дружбу между профессором и интендантом можно было сказать, что она прошла и огонь и воду. Разные судьбы были у этих людей, в обыкновенное время – разные интересы, разная жизнь, а, пожалуй, теперь, прожив это время так, как они прожили, до конца жизни станут профессор и партизанский начхоз близкими друзьями.
Застучали вилки и ножи. Вертоградский хвалил грибы, Петр Сергеевич с аппетитом уплетал колбасу, мы с Костровым налегали на кислое молоко.
Следовало вернуться к разговору, который еще далеко не был кончен. Я сразу взял быка за рога.
– Да, – сказал я, – как бы мы весело завтракали сегодня, если бы вакцина и дневник были найдены и возвращены
Андрею Николаевичу!
Костров вздрогнул от неожиданности, сердито на меня посмотрел и отвернулся.
Наступила пауза. Все только отвлеклись от этой проклятой темы, только развеселились немного, а я, как нарочно, снова к ней возвращался.
Вертоградский нахмурился. Петр Сергеевич посмотрел на меня удивленно и недовольно, а Валя, добрая душа, только спросила очень дружески:
– А почему не удалось найти, Володя?
Она хотела дать мне возможность объяснить всё и оправдаться. И Вертоградский хотел мне помочь.
– Это я виноват, – сказал он. – Все концы Грибков в могилу унес.
– Трудное было следствие? – спросила Валя.
Я пожал плечами и улыбнулся.
– Не следовало бы мне говорить, так как я ничего не добился, но все же скажу: нет, не особенно трудное.
– Какие же тогда бывают трудные дела? – удивился
Петр Сергеевич.
– Ну, – сказал я, – в разное время разные…
– Что же было бы, – спросил Костров (ядовитый он был старик!), – если бы вам пришлось столкнуться с трудным делом?