– Как тебе не стыдно, Джек, – сказала Татьяна с горечью. – Умирающий старик… Разве ему до собак теперь?
– А это мы завтра узнаем. Решили его из деревни вытряхнуть.
– Как – вытряхнуть?
– А в город его отвезем. Нам с ним вместе жить нельзя.
Пусть в городе разберут, хорош он или плох.
И Джек начал стаскивать мокрые сапоги.
Татьяна помолчала немного, потом заговорила убежденно:
– Но он не виноват, Джек. Ручаюсь тебе, что не он убил
Боби. Ведь я же сама видела его. В избу к нему заходила.
Он может только мычать.
– В городе разберут, что он может и чего не может.
– Но ведь он оправдаться не сумеет, Джек. У него паралич языка.
– Там доктора хорошие, вылечат. Заговорит, и еще как!
– Ах, как ты рассуждаешь! Паралич часто неизлечим. Я
это наверное знаю. Нехорошо вы придумали.
– Завтра поговорим, Татьяна, – сказал Джек и улегся на кровать.
Он устал; ему не хотелось спорить, но не хотелось и спать. Очень жалко было Боби Снукса. Он повернулся лицом к стене и вдруг почувствовал, что слезы сами собой бегут из глаз и мочат подушку. Джек покрепче зажмурился, но это не помогло. Он заснул не скоро – может быть, через час. Татьяна же лежала без сна до рассвета и все думала.
Татьяна неплохо работала в коммуне. Она аккуратно выполняла все поручения, которые выпадали на ее долю, хорошо вела книги и сверх того копалась в саду, занималась с ребятами. На ее глазах старая, разрушенная усадьба превращалась в культурное хозяйство по новому плану и быстрыми темпами. Но как это ни странно, коммуна не радовала ее.
С первых же дней переселения крестьян в Кацауровку