Саранча

довела тебя своими дурацкими поступками до этого. И

должно быть, от волнения упала с лестницы, растянула

себе сухожилья на ноге. Ты не беспокойся, видел доктор, совершенные пустяки. Но не могу ходить несколько дней, не буду тебя видеть. Верю и знаю, все кончится к лучшему

с тобою, глупая случайность. Сердце мое и вся душа с

тобою. Прости».

Славка заявился поздно вечером. Симочка грызлась весь день с матерью по случаю болезни жилицы, отказалась идти спать.

И теперь сидела почти в обнимку с женихом. Славка рассказывал про Эффендиева:

– Вон нацбольшинство – молодец, так и садит:

«Крейслер все делал, что от него зависело. Я сам участвовал в его работе и несу ответственность за нее». Прокурор только губы кусает: раз человек объявляет себя ответственным участником в делах преступника, то его надо арестовать. А как арестовать, когда у Эффендиева Красное

Знамя и маузер от Троцкого за военные заслуги. А наш

ЦИК к Трудовому уже его представил.

– Ах, какой верный человек оказался, – повторяла она.

Михаил Михайлович прислал коротенький ответ:

«Получил твою записку, счастлив, сижу, как за огра-

ждением от всех обид. Новые соседи сторонятся меня.

Это дает уверенность, что я им не попутчик. Верю, что

на днях все кончится. Мы наговоримся; прости и ты меня.

Я, может быть, больше виноват перед тобою. Люблю, целую».

– А Миша как? – спрашивала она в двадцатый раз. – Он в записке пишет, что совсем спокоен, – правда ли?

– Бойцовский вид, что надо. Я даже с ним перешепнуться успел. Он здорово сказал: «Как меня арестовали, так я словно маленьким стал или больным, на чужом попечении и ни о чем заботиться не надо…»