„Очакова“ и член революционной комиссии».
«Он же нелегальный, полиция с ног сбилась – его ищет.
И если его найдут, то будет плохо…» Кому? Он не ответил себе на страшный этот вопрос.
Послышалась самая родная в мире, поспешная, неровная речь.
– Мы выслушали сообщение, теперь я дам слово «товарищу Антипу» из Москвы. Здесь, в Севастополе, революция потерпела жестокое и, несомненно, временное поражение, но там, на севере, снова кипит недовольство и революционный гнев…
– Я покинул Москву пятнадцатого ноября, – начал невидимый оратор, напрягая простуженное горло. – В дороге я узнал о событиях в Черноморском флоте, рвался сюда, но сообщение… – У него, вероятно, не хватило сил, и дальше пошло совершенно невнятное сипенье.
Павел Алексеевич смутился и почувствовал, что краснеет: ему казалось, что говоривший подозревает о подслушивании. Он на цыпочках повернулся.
– Опять начинается московское.
С кегельбанным грохотом, неистово гремя ступеньками, слетела с лестницы Агаша.
– Павел Алексеич! Павел Алексеич! Чего же вы? Нина
Николаевна бушует.
2
Худощавая девушка в шелковом халате, готовом затлеться жаром, который он облегает, с повадкой тирана семьи, с бранью и цыканьем на губах, большеротый урод, прекрасно знающий свое очарование, – Нина Николаевна, паля папироску, кричала:
– Бедлам! Сумасшедший дом! Палата номер шесть! И
это взрослый человек! Он собирается жениться. В то время, как над домом готово разразиться несчастье, он ковыляет где-то по Приморскому бульвару… Время для прогулок!
Это все про тебя говорится, Павел.
Она поперхнулась дымом и упала в кресло, – можно подать реплику:
– Что случилось, Нинет?
Она кашляла, клокотала дымом и обрывками слов:
– Властная старуха… черт ее побери… она задумывает бог знает что… запретила бывать кузену Боре… адъютант палача!. Пошел вон с моих глаз, если ты не можешь ее утихомирить!