Саранча

22
18
20
22
24
26
28
30

его личным состоянием можно открыть разве только чулочно-вязальную мастерскую!

Вечереющая Москва, безлюдная, без движения, в обломках сокрушенных баррикад, придушенно скрипела снегом под полозьями саней. Извозчик свернул в переулки.

Над городом висело небо. Павел Алексеевич никогда не видал его в Москве. Оно темнело, и на нем проступал месяц. «Две трети суток стоит над городом мрак, и в темноте начинает ломить глаза от мороза. От Ледовитого океана, от

Верхоянска досягает до этого города дьяволово дыхание стужи. В один кусок льда смерзается земля Российской империи. Дьявол противится живому».

– Стой!

Патруль из каких-то штатских. Ражие морды, запах говядины и колониальных товаров. Черная сотня.

– Кто такой? Откуда едете, куда скачете? Пачпорт…

Чиркнул. Кулак заиграл розовым. Свет прыгнул на мясистый нос и проскакал по развернутой книжке.

– Проезжайте, ваше степенство. Только держитесь по

Садовой, большими улицами спокойнее. Крамольник больше темноту сейчас любит. Трогай, извозчик!

– Эх! Бобры у него на шубе какие! – услыхал Павел

Алексеевич за спиной тот же голос.

Где-то вдали раздалось несколько выстрелов. Выехали на Сухаревскую площадь.

– Что это за зарево там, в стороне Тверской?

– Пресня догорает, – хмуро ответил извозчик.

10

В аптеке стоял сумрак, за окнами светлел снег, разноцветные пузыри одинаково темно пухли на подоконниках.

Павел Алексеевич стоял и ждал, никто не выходил, тогда он еще раз подошел к двери, рывком открыл ее, колокольчик задребезжал, тонко подхватили склянки. Ни ответа ни привета. Кашлянул. Помычал что-то. Мычанье осветило аптеку желтым пламенем. Испуганно оглянулся.

Кто-то беззвучно вошел с лампой.

– Что вам угодно?