Саранча

22
18
20
22
24
26
28
30

11

– Мальчик мой!

Он целовал старческие руки, загрубевшие за время разлуки.

– Мне кажется, они пахнут пороховым дымом.

– Да они и должны пахнуть. Мы защищались. Я стреляла. Делала все, что нужно. Почему ты так поздно?

– Поезд запоздал, а потом и я заблудился. Москва показалась мне совершенно незнакомым городом, и не знаю я этот район. Какой страшный город! Я видел сожженные дома, видел, как везли трупы.

– Трупов много, Павлуша. Победа за ними: они постарались.

– Мама, а что будет с тобой? Ведь они отомстят.

Только теперь, в родном городе, над которым производилась расправа, он понял, что опасность близка, она может вырасти из-под земли, свалиться с потолка, отделиться от стен, она, как зловещий запах, проникает все. Он смотрел в глаза, гладил руки и целовал мать. Он снова был покорён тем, всегда единым, как мания, упругим и всеобъемлющим, как усилие гипнотизера, настроением, которым была неизменно окружена Аполлинария Михайловна. Чувство, овладевшее сыном, походило на какое-то действенное соболезнование, к нему примешивалось и тщеславие. Вот хоть бы, и сейчас: в квартире, где все набились, как сельди в бочке, им предоставили отдельную комнату.

– Как они мне отомстят, я – старая. Меня трудно запугать даже самым страшным: она и так близка.

– Мама!

– Ну, молчу, молчу, знаю, ты не любишь… Ну, да ничего со мной не будет. Я старой конспиративной выучки

Александра Михайлова… И еще пригожусь товарищам. Ты знаешь, мы не успели деньги выручить из банка, эта сложная операция требует времени, а тут все было закрыто… Ну, ничего, они теперь больше пригодятся, теперь сотни людей должны будут навастривать лыжи… за границу или куда…

Павел Алексеевич встал с дивана. Нет, положительно он не может больше слышать об этих деньгах. С матерью.

В такой момент. Деньги. Нельзя.

Он оглядел чужую комнату, обставленную не без роскоши.

– Однако эти «сочувствующие», которые предоставили нам ночлег, не бедствуют и, видимо, не собираются отдавать деньги на революцию.

Он изложил свое соображение брюзгливым тоном.

Мать посмотрела на него с упреком:

– Как тебе не стыдно! – резко сказала она.