– Как вы вспоминаете лето? – с намеком спросила Розанна.
– Очень личное было оно, какое-то замкнутое. Слишком личное. Я задыхался. А сейчас я на вольном воздухе.
Наслаждаюсь тем, что дурею по вечерам от работы. Засыпаю, как убитый, вскакиваю утром, несусь в институт, и во мне что-то разматывается, какие-то совершенно неизвестные мне силы. И они поддерживают меня пятнадцать, шестнадцать часов в сутки, пока я работаю. И оказывается, пока больше ничего не надо.
Рудаков заметил, она не слушала. Она совсем оторвалась от них, подняла голову и широко зевнула, открыв солнцу розовый, полный белых зубов и влажного блеска рот.
– Не спала всю ночь. Уста-ала! Как мне пройти на
Пятницкую?
Рудаков объяснил. Расстались. Мужчины постояли несколько мгновений, смотря женщине вслед.
– Молодец Мишин, – сказал Рудаков. – Правильно выбрал. Они согласны жить туповато, и их правильно потянуло друг к другу.
– Почему вы думаете «туповато»? – спросил Френкель.
– А что там было с ними, они намекали, что чуть не произошло несчастье. А теперь мне странно, – вы хорошо знакомы, а они ни разу не называли вашего имени.
– Произошла чистая случайность, – убежденно ответил
Рудаков и рассказал о выстреле.
Во время рассказа они еще раз прошлись к Никольской.
Френкель ужасался. Он не понимал таких страстей и жаждал их.
– И это вы называете: туповато? – сказал Френкель.
Рудаков не сразу ответил. Подумал что-то о своем высокомерии и сказал:
– Я неблагодарен к ней. Она дала мне огромный опыт. Я
ведь, что скрывать, был по уши влюблен в нее. А в том состоянии пришибленности, в котором я был из-за неудач, нуждался, чтобы меня встряхнули. Она и встряхнула меня, как колбу. А дальше реакция пошла сама. И за это надо благодарить уже жизнь – вот все это, – он широко показал на площадь, на улицу, на прохожих.
ШКОЛА МУЖЕСТВЕННЫХ