Как вас оценили! И действительно вы можете подбирать сотрудников?
– Да разумеется, не иначе. И речи быть не может… Как же без подбора, это же лаборатория, а не ларек! – отвечал в который раз Рудаков, и ему не надоедало повторять это. –
Представьте, мое заявление с курорта возымело действие.
Я послал его на авось, написал, что вот тем-то занимаюсь, то-то замышляю, еду на завод, заезжаю сюда, а директор института говорит: «Мы послали вам телеграмму». Невидимые пружины, – да у меня их нету.
– Просто вы себя недооценивали. Слухи о вашей работе дошли до института силикатов, теперь Фридрих рвет и мечет, что вас отпустил, оказалось, что небьющееся ультрафиолетовое стекло ему нужно дозарезу.
– Вот самодур, – сказал Рудаков. Подумал и добавил:
–Вы знаете, со мной что-то произошло. Я твердо все понимаю. Сказал: самодур – и знаю, почему самодур. Важно найти себя, свое место. Почувствовать, что ты окружен огромным трудовым напряжением, что ты нужен, что от тебя ждут многого. Ах, как это важно!
– А как идет работа?
– Да неплохо, удается. Средств сколько угодно, все идут навстречу. У нас ведь бывает так: широко, с размахом, только осваивай.
Они подходили к Ильинке. Из каких-то зеркальных дверей здания Верхних торговых рядов вышла рослая полная женщина в коричневом кожаном пальто, и через несколько шагов Рудаков узнал Розанну.
– Розанна Яковлевна! – закричал Френкель и бросился за ней.
Рудаков пошел медленно, удивленно прислушиваясь, как тяжело толчется сердце. «Не прошло», – подумал он.
– Виталий Никитич, – кричал Френкель, – идите, я вас познакомлю с интересной женщиной.
– Да мы знакомы.
– И очень хорошо, – добавила Розанна и подала тяжелую, крупную руку в тесной горячей перчатке.
– Розанна Яковлевна – жена Мишина. Помните, Иван
Михайлович? – сообщал Френкель, сияя большими черными страдальчески-веселыми глазами. – Мы приехали вместе из Ярославля.
Рудаков еле волочил ноги. Горячие, как пар из котла,
струи обдавали его, – это росло телесное ощущение радости, что он живет, свободный, молодой, веселый, работоспособный на этой трудной, полной борьбы, шума, забот планете, и мимо него, как туча, прошел случай неудачной любви к неподходящей, к не его женщине, и он сказал:
– Вы мне рассказываете, Рувим Аронович, а я молодых сам знакомил. Очень рад за вас обоих, Розанна Яковлевна, у меня легкая рука.