– Поздно, опоздали, надо было раньше грозить отъездом, – хитро и грустно ответила Розанна. – Не бывает полного счастья. Да ведь и все это, что вы сейчас говорите про любовь, про тиски, так неожиданно, что я могла и не думать.
– А вот и выросло из заурядного курортного романа.
– Клавочка! – вдруг крикнула она. – Ты знаешь, какая новость? Виталий Никитич через три дня уезжает.
«Она не хочет со мной говорить», – горестно решил он.
– Как это случилось, почему, бесценный Виталий Никитич? – спрашивал Мишин и все заглядывал в лицо. – Вы же собирались пробыть полтора месяца, а кажется, и месяца не доживаете. Это все экспромты. Для нас невознаградимая потеря ваш отъезд! Мы устроим проводы, правда, очаровательная Клавдия Ивановна? Виталию-то Никитичу!
– Я с удовольствием выпью на своих проводах, – сказал
Рудаков. – Надо очистить кровь, что-то застоялась.
– Хорошо хватить коньяку, – заметил Мишин. – Про коньяк сказано, что он трезвит и сушит. Глубочайшая мысль.
– А разве Виталию Никитичу нужно отрезвительное? –
спросила Клавдия Ивановна. – А верно, им даже и ночью не сидится дома.
Дальше шли некоторое время молча, даже не соединяясь. Рудаков понимал, – скажи он слово, и неловкость пройдет, и боялся: вздумай он это сделать, из горла вылетит только сиплый звук.
– Вот мы и пришли, – объявила Розанна. – И дождь перестал.
Захолустная станичная улица. Белые домики, черные заборы, черные крыши, черные окна. Огромные, вылитые из черного блеска, тополя и липы. Рудаков знал, что он на всю жизнь поволок с собой эту черноту, сырость, горячую тяжелую руку, поданную на прощанье, станичную полночь.
Мужчины возвращались молча. Рудаков терзался ощущением, словно его возили голого по городу, всем показали и теперь отпустили без последствий, но от гордого, веселого, беззаботного существа осталось очень немного.
– Заработались вы очень не вовремя, – сказал ему на прощанье Мишин, – делу время, а потехе час. А вы час-то и пропускаете.
«Торжествуй, торжествуй». Рудаков поднялся к себе в комнату, в ней пахло перекипевшей дневной жарой, и от этого запаха хотелось чихнуть, да так, чтобы мозг со всей дрянью в нем вылетел через ноздри. Он зажег свет, под дверью валялась записка, раскрыл. Малограмотным почерком было изображено:
ebooksa