– Я не умею притворяться перед тобой, Джельсомина.
– Но ведь есть надежда. Ты же сам сказал ему, что есть надежда!
– Пресвятая дева Мария, прости мне этот обман! Ему недолго осталось жить, и я не мог лишить его последнего утешения.
– Карло! Карло! Почему же ты так спокоен? В первый раз ты говоришь об этой несправедливости так спокойно!
– Это потому, что освобождение его близко.
– Но ведь ты только сейчас говорил, что для него нет спасения, а теперь – что скоро придет освобождение!
– Его принесет смерть. Перед ней бессилен даже гнев сената.
– Неужели конец близок? Я не заметила перемены.
– Ты добра и предана своим друзьям, милая Джельсомина, но о многих жестокостях не имеешь никакого представления, для тех же, кто, как я, повидал на своем веку немало зла, мысль о смерти приходит часто. Страдания моего бедного отца скоро кончатся, потому что силы покидают его! Но, даже если бы это было не так, можно было предвидеть, что у них найдутся средства ускорить его конец.
– Уж не думаешь ли ты, что кто-то в тюрьме причинит ему зло?
– Тебе и всем, кто с тобой, я верю! Это святые поместили сюда твоего отца и тебя, Джельсомина, чтобы злодеи не имели слишком большой власти на земле.
– Я не понимаю, Карло, но тебя часто трудно понять.
Твой отец произнес сегодня имя, которое я бы никак не хотела связывать с тобой.
Браво быстро кинул на девушку беспокойный и подозрительный взгляд и затем поспешно отвернулся.
– Он назвал тебя Якопо! – продолжала она.
– Иногда устами мучеников глаголят святые!
– Неужели ты думаешь, Карло, отец подозревает сенат в том, что он хочет прибегнуть к услугам этого чудовища?
– В этом нет ничего удивительного: сенат нанимал людей и похуже. Но, если верить тому, что говорят, они хорошо с ним знакомы.
– Не может быть! Я знаю, ты разгневан на сенат за горе, которое он причинил вашей семье, но неужели ты веришь, что он когда-нибудь имел дело с наемным убийцей?
– Я повторил лишь то, что каждый день слышу на каналах.