Браво опустил голову, чтобы скрыть боль, которую вызвал у него этот вопрос, заданный, наверно, уже в сотый раз.
– Она счастлива, отец, как может быть счастлива вдали от тебя, которого так любит.
– Она меня часто вспоминает?
– Последнее слово, что я слышал от нее, было твое имя.
– А как твоя кроткая сестра? Ты о ней ничего не говоришь.
– Ей тоже хорошо, отец.
– Перестала ли она считать себя невольной причиной моих страданий?
– Да, отец.
– Значит, она больше не мучается тем, чему нельзя помочь?
Браво взглянул на бледную, безмолвную Джельсомину, словно ища поддержки у той, которая разделяла его горе.
– Она больше не мучается, отец, – произнес он, силясь говорить спокойно.
– Ты всегда нежно любил сестру, мальчик. У тебя доброе сердце, я-то уж знаю. Если бог и наказал меня, то он же и осчастливил хорошими детьми!
Наступила долгая пауза, во время которой отец, казалось, вспоминал прошлое, а сын радовался тому, что наступило молчание: вопросы старика терзали его душу –
ведь те, о ком он расспрашивал, давно умерли, пав жертвами семейного горя.
Старик задумчиво посмотрел на сына, по-прежнему стоявшего на коленях, и сказал;
– Вряд ли твоя сестра когда-нибудь выйдет замуж…
Кто захочет связать себя с дочерью осужденного?
– Она и не думает об этом… Ей хорошо с матерью!
– Этого счастья республика не сможет ее лишить. Есть хоть какая-нибудь надежда повидаться с ними?