– Боюсь, Джельсомина, я был слишком счастлив, встретив тебя, чтобы заметить, как должно было подсказать мне благоразумие, что сенат проявил редкостную доброту, позволив мне наслаждаться твоим обществом.
– Ты жалеешь, что узнал меня, Карло?
Укор, прозвучавший в ее грустном голосе, тронул браво, и он поцеловал руку девушки с истинно итальянским пылом.
– Я бы тогда жалел о единственных счастливых днях моей жизни за многие годы, – сказал Якопо. – Ты для меня, Джессина, как цветок в пустыне, как чистый ручей для жаждущего или искра надежды для осужденного, Нет, нет!
Ни на мгновение не пожалел я, что узнал тебя, моя
Джельсомина!
– Мне было бы больно узнать, что я только прибавила тебе огорчений. Я молода, не знаю жизни, но и мне понятно, что тем, кого любим, мы должны приносить радость, а не страдание.
– Твоя добрая душа научила тебя этому. Но не кажется ли тебе странным, что такому человеку, как я, разрешили посещать тюрьму без других провожатых?
– Мне это не казалось странным, Карло, но, конечно, это не совсем обычно.
– Мы приносили столько радости друг другу, дорогая
Джессина, и проглядели то, что должно было нас встревожить.
– Встревожить?
– Ну, по крайней мере, насторожить. Ведь коварные сенаторы оказывают милость, лишь преследуя какую-то свою цель. Но прошлого не вернуть; и все равно, я буду помнить каждое мгновение, проведенное с тобой. А теперь пойдем дальше.
Омраченное лицо Джельсомины прояснилось, но она по-прежнему не трогалась с места.
– Говорят, немногие из ступивших на этот мост возвращаются снова к жизни, – сказала девушка дрожащим голосом. – А ты даже не спросишь, почему мы здесь, Карло!
Недоверие мелькнуло в глазах браво, когда он метнул взгляд на кроткую девушку. Но выражение отваги, к которому она так привыкла, не оставило его лица.
– Если ты хочешь, чтобы я был любопытен, пожалуйста, – сказал он. – Зачем ты пришла сюда и более того – раз мы здесь, чего ты медлишь?
– Наступает лето, Карло, – шепнула она еле слышно, – и мы напрасно искали бы в камерах…
– Я понял, – сказал он. – Идем дальше!
Джельсомина с грустью посмотрела в лицо своему спутнику, но, не заметив на нем признаков страдания, которое он испытывал, двинулась дальше. Якопо говорил хрипло; привыкший всегда скрывать свои чувства, он не проявил слабости и теперь, ибо знал, какое страдание причинит этому нежному и верному существу, отдавшему ему всю свою искреннюю и преданную любовь, в зарождении которой равно сыграли роль и образ жизни Джельсомины и ее природное чистосердечие.