Браво

Для того чтобы читатель понял намеки, казавшиеся столь ясными нашим влюбленным, необходимо объяснить еще одну отвратительную черту политики Венецианской республики.

Что бы ни утверждало государство в своих официальных заявлениях, истинный характер управления страной безошибочно проявляется в том, как эти заявления осуществляются практически. Правительства, созданные для народного блага, неохотно и осторожно применяют силу, считая своим долгом защищать, а не притеснять слабых; но чем эгоистичнее становится правление, тем строже и безжалостнее методы, к которым прибегают власть имущие.

Так в Венеции, где вся политическая система держалась на узкой олигархии, сенат в своем рвении не пощадил даже достоинства номинального властителя, и Дворец Дожей был осквернен существованием в нем темниц. Это величественное здание имело отдельные камеры для лета и для зимы.

Читатель, быть может, готов надеяться, что узникам таким образом оказывали некоторое снисхождение, но это значило бы лишь приписывать милосердие организации, представители которой до последней минуты ее существования не одарили ее никакими человеческими добродетелями. О страданиях узника никто не задумывался: его зимняя камера находилась ниже уровня каналов; летом же он томился под свинцовой крышей, где задыхался от палящего южного солнца. Как читатель, вероятно, уже догадался, Якопо проник в тюрьму ради какого-то заключенного; это краткое объяснение поможет читателю понять тайные намеки спутницы браво. Тот, кого они искали, был действительно переведен из сырого застенка, где он мучился зимой и весной, в раскаленную камеру под крышей.

Джельсомина шла впереди с грустным видом, глубоко разделяя горе своего спутника, но считая ненужным оттягивать долее это свидание. Ей пришлось сообщить ему весть, которая страшно угнетала ее душу, и, подобно большинству людей с мягким характером, она мучилась этой обязанностью, но теперь, исполнив свой долг, почувствовала заметное облегчение. Они поднимались по бесконечным лестницам, открывали и закрывали бесчисленные двери, молча пробирались по узким коридорам, прежде чем достигли цели. Пока Джельсомина выбирала ключ из большой связки, чтобы отпереть дверь, браво с трудом вдыхал раскаленный воздух.

– Они обещали, что это больше не повторится! – сказал он. – Но изверги не помнят своих клятв!

– Карло! Ты забыл, что мы во Дворце Дожей, – шепнула девушка, пугливо оглянувшись по сторонам.

– Я не забываю ничего, что касается республики! Вот где держу! – сказал Якопо, ударив себя по лбу. – Остальное хранится в моем сердце.

– Это не может длиться вечно, бедный Карло, придет и конец.

– – Ты права, – хрипло ответил браво. – И даже раньше, чем ты думаешь! Но это неважно. Открой дверь.

Джельсомина медлила, но, встретив нетерпеливый взгляд браво, отперла дверь, и они вошли.

– Отец! – воскликнул браво, опускаясь на соломенную подстилку, лежавшую прямо на полу.

Истощенный и слабый старик поднялся, услышав это слово, и его глаза – глаза человека с помутившимся разумом – заблестели в ту минуту еще ярче, чем глаза его сына.

– Я боялся, отец, что ты заболеешь от этой резкой перемены, – сказал браво, опустившись на колени рядом с подстилкой. – Но твои глаза, твои щеки, весь вид гораздо лучше, чем был в том сыром подвале.

– Мне здесь хорошо, – ответил узник. – Тут светло.

Может быть, слишком светло, но если бы ты знал, мой мальчик, как радостно видеть день после такой долгой ночи!

– Ему лучше, Джельсомина! Они еще не убили его.

Посмотри, и глаза у него блестят, и на щеках румянец!

– Когда после зимы узников выводят из нижних темниц, они всегда так выглядят, – прошептала девушка.

– Какие новости, сынок? Как мать?